– Саймона и Пита я знаю по Форт-Брэггу. Они годятся для диверсий и прочих «прямых действий». Оба простодушны, как ковбои, и так же недалеки. Я постоянно откладывала встречу, хотя в СССР нахожусь уже второй месяц. Поначалу из-за того, что не доверяла этой парочке, а затем… – Она прерывисто вздохнула. – А затем мне стало противно. Я жила здесь, гуляла по улицам, ходила в магазины, в кино… И та раздвоенность, что мешала мне в Штатах, стала убывать здесь, в Союзе. Там… Там, бывало, я гордилась тем, что из России, но в то же время изо всех сил старалась выбиться в стопроцентные американки. Жизнь какая-то… Импульсами. Вверх-вниз… То я оправдывала торгашескую суть англосаксов, то брезговала всей тамошней куплей-продажей. Отец… Он очень не любил большевиков. Но когда Гитлер напал на СССР, папа собрал все свои деньги и отнес в советское посольство. На те доллары построили два танка. Мама сердилась на папу, да и я не могла понять его поступка. Но вот теперь, кажется, до меня стало доходить… Не сказать, что я… есть у вас такое слово… перековалась, но я не хочу быть врагом советским людям. Это подобно предательству.
Иванов понятливо покивал.
– Ваше задание… Оно связано с операцией «Некст»? – прямо спросил он, внимательно следя за Еленой.
– Тайная операция, в которой я участвую, – сбилась Ливен на сухой тон, – проходит под кодовым названием «Новус». Но напрямую связана с миссией «Некст». Цель – найти и вывезти за пределы СССР здешнего паранорма и предиктора. В случае неудачи – уничтожить.
– Ну что ж, Елена Владимировна, – включил Иванов обаяние. – Откровенность за откровенность. Я руковожу той самой командой чекистов… Саймон и Пит находятся под стражей, а вы пока побудете в нашей штаб-квартире. Люблю, знаете ли, подробности. Товарищ Славин, проводите даму!
– Слушаюсь! – козырнул капитан.
Ливен стрельнула глазками на Николая, убедительно сыграв восхищение, и оба вышли. Ненадолго в комнате зависло молчание.
– Елена Ливен… – медленно проговорил Олейник, словно пробуя имя на вкус. – Ну шо ж, операция «Новус» накрылась?
– Или только началась! – фыркнула Исаева. – Знаете, меня не покидало ощущение, что я нахожусь на премьере любительского спектакля, а ставят отсебятину по мотивам «Ошибки резидента».
– А вы молодец, Мариночка, – одобрительно кивнул Борис Семенович. – У этой дамочки двойное, если не тройное дно!
– Или она не врала нам! – настоял Олейник на своей версии, задетый за профессиональные струнки. Как бы товарищи не подумали, что он купился на откровенность перебежчицы…
– Тоже вариант, – миролюбиво кивнул Иванов и спохватился: – Ох, Мариночка, забыл совсем! Есть новости о Григории Ершове.
– Что с ним? – насторожилась Марина. – Гриша ведь где-то в Африке… Он жив хоть?
– Жив, жив! – заторопился генерал-лейтенант. – Ранен тяжело, но жив. Его из Эфиопии переправили на самолете, сейчас лежит в госпитале Бурденко.
Исаева ощущала в эти вялотекущие мгновения ледяной холод и неприятную смесь из бессилия и растерянности. Но бойцовский характер брал свое – в размякшей слабости кристаллизовалась решимость.
– Товарищ генерал-лейтенант…
– Ну, разумеется, Марина, – мягко сказал Иванов, не дослушав. – Николаевский аэропорт ближе всего. Передавай Грише привет!
Набережная Малекон – это то самое «масло масляное», от которого истинных филологов корежит, как вампиров на солнце. Малекон по-испански и есть «набережная». Ну или «мол», на худой конец.
На добропорядочных официальных планах эта широкая эспланада у лукоморья Гаванской бухты зовется Авенида де Масео. Но ни одному кубинцу и в голову не придет так называть их любимый Малекон! Здесь назначают свидания, здесь воркуют парочки, уминая широчайший парапет, а народ постарше фланирует, любуясь потрясающими закатами.
Вакарчук вертел головой, переводя взгляд с обшарпанной старины Ведадо на синий простор Атлантики, и обратно. Чак смотрел вперед, на фортецию Сан-Сальвадор, безразличный к красотам. А вот полковник Воронин был «на нерве».
«Мундир бы ему точно подошел, – лениво подумал Степан. – Ну, или строгий черный костюм, как у «…других официальных лиц».
Однако Николай Иванович, осмугленный солнцем, выступал в белых штанах и в того же молочного цвета рубашке-гуайябере, походя на богатенького туриста или партийного функционера, удалившегося от дел.
– Николай Иваныч, – проворчал «Стивен Вакар», – да говорите уже, чего изводиться-то…
– Что, так заметно? – вымученно улыбнулся полковник.
– Есть маленько…