– Не спеши, Миша, – серьезно сказал Филипп Георгиевич. – Вылизывай, отделывай… Пусть весь компьютерный мир «болтает» на «турбированном» Паскале! Кстати, ты в курсе, что «Ампару» Штаты закупают? Сетевухи улетают махом!
– Подождите, подождите… – отчетливо удивился я. – Уже?!
– Уже, Миша, уже! – рассмеялся Старос. – Канторович – голова! Собрал команду «яйцеголовых», раздал им компы и алгоритм для УДН-48 – вот! – Он щелкнул пальцами. – Wow! Это победа из тех, о которых не пишут, потому что уважаемая публика ни черта в такой виктории не смыслит. Главное, здание Центра сертификации только строится, а работа идет полным ходом! Это так по-советски, что просто – wow!
– Здорово… – затянул я. – Это здорово… А проц?
– Дело на мази! – щегольнул словцом визави. – К концу лета запустим в серию.
В потемках у Староса – низенького, полноватого, усатого – ярче всего пробивалось греческое происхождение. Ему бы еще феску на голову да серьгу в ухо – вылитый контрабандист! Или пират.
– Филипп Георгиевич… – заныл я, подлащиваясь. – На экскурсию хочу! В цех гибридных микросхем! И чтобы в чистую комнату процессоров!
– No problems! – хохотнул «контрабандист». – Подходи завтра с утра. Я скажу Трофимову, чтобы человека к тебе прикрепил… Так… – задумался он на секундочку, приглаживая пышные усы. – На гермозону там отдельно… Ладно, позвоню Сухову на ОТК, он проводит. Так что подходи!
– Буду как штык! – пылко заверил я.
– Ше-еф! – подняли рёв «старосята». – Коньяк стынет!
– Иду, чада мои! – возговорил Старос архиерейским басом. – Лейте, не жалейте! И аминь!
Военный госпиталь легко было спутать с присутственным местом или с театром, уж больно внушительна колоннада. Зато внутри не ошибешься – строгие белые халаты и ходячие больные выдавали предназначение «храма Асклепия».
Армейские порядок и дисциплина Марине даже понравились, разболтанности в «гражданских» больницах она не выносила. Долг врача – лечить, а пациентов – лечиться. И никаких шатаний! Орднунг унд дисциплин!
Молодой хирург, часто оглядываясь на Исаеву, провел ее в палату и сурово ткнул пальцем в «Командирские»:
– Десять минут!
– Да, доктор, – кротко ответила Марина, приседая на крашеную табуретку. В палате, по-спартански пустоватой, витал застарелый запах лекарств. Большое полукруглое окно цедило полусвет с хмурого неба, облекая стены в скучную, унылую серость.
Ершов лежал на боку, укрытый одеялом до пояса. Всю спину его покрывала марлевая повязка с проступавшими рыжими пятнами, а бинты, заматывавшие стриженую голову, походили на чалму. Злое африканское солнце опалило Гришино лицо темным загаром и будто смазало следы страданий, оставив лишь застарелую усталость.
Похоже, Ершов спал – ресницы слегка трепетали и дергался уголок рта. Марина не стала его будить. Время шло, но… Пусть.
Неожиданно глаза напротив приоткрылись, глянули в щелки век – и распахнулись не веря, заморгали, слезясь.
– Маринка? – пролепетал Григорий. – Ты?
– Я, – улыбнулась девушка. – Не узнал?
– Просто… – Ершов смутился и выговорил, запинаясь: – Ты мне снилась сейчас… Маринка… – счастливо заулыбался он. – Пришла…
– Ну, надо же было проведать, – проворчала Исаева, чувствуя стеснение.
Сияние в Гришиных глазах попритухло, и девушка прикрыла ладонью мозолистую мужскую пятерню.
– Как ты? Еще не ходишь?
– Не пускают! – вздохнул Ершов. – Лежи, говорят, и не рыпайся. Сержант мой уже на костылях скачет, а я валяюсь… Как там Харэр? Взяли?
– Взяли, – улыбнулась Марина. – Хайле Мариама убили свои же, а Сиада Барре повесили. – Желая подбодрить товарища, она перешла на шутливый тон. – Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, той заварушке еще далеко до окончания. Будет вам чем заняться!
– Ну, тогда ладно. – Губы Ершова дрогнули, расползаясь в слегка болезненной улыбке. – Только ошибочка вышла, я пока что товарищ капитан.
– Это у тебя ошибочка, – хихикнула девушка. – Четыре твои маленькие звездочки разменяли на одну побольше!
– Здорово… – рассеянно протянул Григорий. Внезапно его сухие, твердые пальцы шевельнулись под девичьей ладонью. – Мариночка… Я здесь не задержусь, вот увидишь. И будет у меня всё хорошо, если… Мариночка… Выходи за меня замуж.
Ершов испуганно зажмурился, смешно морща нос, словно боясь увидеть на лице Исаевой холодное отчуждение. Девушка боролась с собой целую секунду – и провела пальцами по Гришиному лбу, накрыла ладонью глаза.
– Я подумаю.
У нее возникло странное ощущение – будто сначала она услышала свой ответ и лишь затем осмыслила его. Вздрогнув, как от холода, Марина заметила непрошеные слезы, проточившие влажные дорожки по легкой небритости. Ее резанула жалость.
– Извини, – буркнул Ершов, шмыгая носом, – ослабел тут совсем…
– Выздоравливай. – Девушка наклонилась и поцеловала его в колючую щеку.
Она встала, повернулась и вышла, кивая хмурому доктору в дверях и храня в памяти забавную картинку – взрослого мужика, расплывшегося в блаженной улыбке.