Целитель #05 - Пятилетку за три года!

– Да. – Громыко, осанист и невозмутим, закинул ногу на ногу. – Представители Израиля были у меня с неофициальным визитом в конце февраля. Перед Восьмым марта в Тель-Авив летал Примаков. Поскольку мы более не настаивали на том, чтобы израильские военные покинули оккупированные территории сектора Газа и Западного берега реки Иордан, переговоры прошли весьма конструктивно. Как говорится, в теплой, дружеской обстановке. Ряд важных договоренностей уже подписан, в том числе в военной сфере, и мы готовы к восстановлению дипотношений. Даже к встрече на высшем уровне.

Моя сдержанность дала осечку – губы растянулись в улыбке.

– Товарищи, вы даже не представляете, до чего это приятно… – Я замотал головой, бессильный перебрать целый сноп ощущений. – Насмотрелся в «прошлой жизни», как разваливали страну, как ее оплевывала всякая мразота… А тут Союз жив и здоров, набирает и набирает очки в вековечной игре с Западом! – запнувшись, я добавил: – А ведь мы победим, товарищи…

На лицах «товарищей» дрогнули улыбки. Леонид Ильич от души хлопнул в ладоши и с чувством изрек:

– За это надо выпить!

– Есть компот, – подсказал Суслов.

Клацнули, сходясь, стаканы с красной каемочкой.

– Ну, за победу!

Пятница, 26 марта. Ближе к вечеру

Зеленоград, аллея Лесные Пруды

Зеленоград! Куда ни глянь, везде деревья. Зануда с рациональным складом ума скажет, что зелень – всего лишь защита от пыли в городе микроэлектроники, но здорово же – как в лесу! Недаром тут полно улиц-аллей. Озерная аллея, Березовая, Каштановая, Яблоневая, Солнечная…

Красно-белый «Икарус» подкатил к тротуару, и водитель громогласно объявил:

– Сосновая аллея! Кому?..

– Мне! – подскочил я, хватая пузатые сумки. – Спасибо!

Урча, рейсовый автобус отъехал, а я завертел головой, ориентируясь в пространстве.

Хоть и звалась аллея Сосновой, а шумели вдоль нее лиственницы, покачивая тонкими прямыми стволами. За охапками черных ветвей с редкой опушью рыжей хвои выглядывали белые этажи высоток. Туда!

Под ноги ложился черный, свежий асфальт аллеи Лесные Пруды. Где-то здесь мой новый дом…

За рощей блеснула гладь Черного озера, и я вышел к белоснежной многоэтажке, свежей, как накрахмаленная простынь.

– И-и-и! – с разбегу в меня врезалась девчонка в синей спортивке, и я не сразу узнал Настю. – Мишечка! Мишечка! Ура-а!

Хохоча, я обнял ее, не выпуская сумок из рук, а тут и мама пожаловала.

– И-и-и! – Полы легкой куртки разлетелись на бегу, открывая вязаное платье, ладно облегавшее мамину фигуру. – Мишенька!

И снова я устоял под напором любви и ласки.

– Чего ты так долго? – запритопывала от нетерпения сестричка. – А ты где был, вообще? В ГДР, да? В Берлине, да?

Я еще раз чмокнул ее, лишь бы прервать тараторку. Мама засмеялась и отобрала у меня сумку.

– Давай, помогу… Ого! Настя, хватайся! – отмахнув челку, она похвасталась: – Вчера «Хельгу» привезли! Мы сами только-только прилетели, а тут звонок! Распишитесь…

– Ага! Такой красивенький сервантик! – восхитилась Настя. – А что в сумках? Ты еще чего-то привез, да? Нам, да? Здорово-о!

– Ну, ты и тряпишница, доча!

– Ой, а сама-то!

Посмеиваясь, я одолел ступени у подъезда и как бы невзначай осмотрелся. Кто мои прикрепленные и где прячутся, не ясно, но меня они наверняка видят. Дурацкую идею помахать рукой я отбросил, как пережиток детства…

Почему-то мне казалось раньше, что не перенесу жития под надзором, пускай даже незримым. Ну, жив же пока.

Просто не надо обращать внимания. Играть по правилам, чтобы однажды их нарушить. Бывают в жизни моменты, когда никто вовне не должен тебя видеть…

– Битте-дритте! – Настя распахнула дверь, пританцовывая.

– Данке шён…

Я вошел в гулкий подъезд, и со спины долетело звонкое:

– Мы на тринадцатом живем!

– Их ферштее, фрейлейн…

– Немчура моя… – Мама нежно притиснула меня. – Что ты, что папа…

– Это я по инерции, мам!

Лифт возносил нас, а я любовался своей роднёй. Красота-то какая! Что родительница, что сестрёница… Сбившись на мамину интонацию, я лишь улыбнулся.

Не дано мне было в прошлой жизни ощутить всю приятность кровного родства! И лишь сейчас понимаю, что утратил тогда. Ну, исправил вроде…

Мама открыла дверь своим ключом, и я переступил порог. Зря страхи питал – планировка другая, и в комнатах пустовато, еще не всю мебель перевезли, но запахи витали знакомые, родные. Уж что-что, а мамин борщ я учую!

Навстречу, шурша охапкой серой бумаги, вышагивал отец. Видать, «стенку» собирал. Приметив меня, он уронил свой груз, разводя костистые руки.

– Мишка!

И завертелось, завертелось разноцветное колесо… Папа гордо водил меня по четырехкомнатной квартире, Настя примеряла берлинские обновки, мама гремела тарелками на кухне. Сестренка пищала, подскакивала меня помутузить от излишков счастья и опять убегала – крутиться у трюмо. Мама в передничке выглядывала из кухни, словно желая убедиться, здесь ли «сыночка» – и снова бренчали тарелки да звякали ложки…

Я вернулся домой.

* * *