Целитель

— В городе людям жрать нечего. — Ивар поморщился. — Рауд заламывает столько, будто на золоте кормит. И Харальд перестал еду раздавать, говорит, для своих едва хватает. Окрестные фермеры тоже не дураки, за прошлогоднюю морковь дерут больше, чем в предзимье за свинину просили. А потом придут жаловаться на грабежи…

А сам трактирщик откуда еду берет? Погреб-то не бесконечен. Снарядил кого за толику малую в лес?

— Тебе-то откуда знать, сколько тогда за свинину просили? — хмыкнул Альмод. Добавил: — В городе две трети — здоровые мужики. Если такой сдохнет с голода, когда и охота, и рыба, и грибы пошли — сам виноват.

К слову, насчет грибов надо подумать. Трутовик Альмод видел, и рядовка наверняка уже есть, чесночник… Не одной же дичью жить. Он хмыкнул про себя — отец при одной мысли о грибах пришел бы в ужас. То, что растет на земле — для простонародья, низкое — низким. Благородным — то, что на деревьях. Ну, и дичь, само собой. Впрочем, отца многое бы в жизни сына привело в ужас, чего уж теперь. А еды в Мирном действительно мало. Когда слухи о пожаре дойдут до Кривого озера, там мигом найдутся желающие подороже сбыть прошлогодние овощи и зерно. Может, уже нашлись, но пока еще доберутся…

— А кроме мужиков? Женщины, дети…

— Женщины или женщина? — ухмыльнулся Альмод. Не одному Ивару быть бестактным.

— Тебе что за дело?

Слишком уж безразличное у него стало лицо. Занятно…

— В последний раз спрашиваю, продашь?

Альмод кивнул. Если он правильно понял, Линн голодной не останется. А если ошибся… Что ж, он не подряжался спасать всех малых сих. И так сделал немало.

Он отвязал птицу, снова поднял бровь, когда Ивар сунул ему полновесный серебряк — до пожара на это можно было недели две кормиться в таверне, ни в чем себе не отказывая. Насколько цены взлетели, или Ивар пытается пыль в глаза пустить? Вроде непохоже на него.

Альмод положил себе приглядеться, сколько Рауд теперь просит за еду, и если перегибает палку, доходчиво объяснить, что следует поумерить жадность. Доведенный до отчаяния народ может и погром учинить, а Рауд — не Харальд, одаренные охранники ему не по карману. Он только паре крепких парней-вышибал платил, эти толпу не удержат. Не то чтобы самому Альмоду было дело до творящегося в городе: станет совсем туго, подхватит сумку и деньги да выплетет переход… так и не решил куда. Но смотреть на чужую глупость не хотелось.

— Да, еще, — окликнул его Ивар, когда Альмод уже шагнул в ворота. — Чуть не забыл: я Линн маковой настойки оставил. Для малыша. Так что придешь смотреть, не удивляйся. Это не от болезни.

— Она лишнего не накапает? — нахмурился Альмод.

— Нет, я объяснил. Она понятливая. Страшно ему связанному лежать, плакал, никак угомониться не мог.

Очень хотелось спросить, зачем Ивару маковая настойка — не похож он на того, кто бессонницей мается. И племянник его не похож.

Он кивнул, давая понять, что принял к сведению. Отчитывать за то, что влез в лечение, не стал — плетениям лекарства не помеха. А что Линн Ивару глянулась — ничего удивительного, она и сейчас, изможденная и перепуганная, была бы хороша, одень ее как следует. И ребенок есть, значит, не бесплодна, а Ивар не скрывал, что задумался о детях. Что ж, одной заботой будет меньше, когда — если — ребенок начнет поправляться. Если только Линн и Ивару не откажет. Но с этим пусть он сам разбирается.

* * *

К мясному духу в трактире добавился запах вареного гороха и жареных грибов. Значит, снарядил Рауд людей в лес. Посетителей за столами было куда меньше, чем обычно в это время — похоже, все, кто мог, разъехались по своим участкам. Там и еды добыть проще, и вдруг удача улыбнется, получится разбогатеть и уехать из городишка… наверняка уже поговаривают, что Мирный проклят.

Альмод на миг задумался, почему он сам до сих пор отсюда не убрался. Все время что-то мешало. Вот и сейчас — надо ребенка Линн на ноги поставить, раз уж взялся.

А потом наверняка подвернется еще какой болящий, и снова не захочется бросать недоделанное. Так что его тут держит? Стареет, шевелиться лень?

Или просто ждет, когда по его душу явятся разъяренные чистильщики? Чтобы объясниться раз и навсегда? Так понятно, чем такое объяснение кончится. Или ему просто надоело прятаться?

Он мотнул головой — нечего стоять столбом в дверях трактира. И думать о таких вещах лучше в одиночестве. Прошел к стойке, бросив на нее глухаря, договорился с Раудом о еде и комнате — тот расплылся в радушной улыбке, дескать, живите, господин целитель, сколько хотите, нет-нет, никаких денег, я добро помню — но Альмод видел, что трактирщик не слишком ему рад. Еще бы, когда можно за комнату содрать, да не с одного, а пустить туда столько постояльцев, что только на полу вповалку спать поместятся. Дескать, все лучше, чем в шалаше и, тем более, — под открытым небом. Ничего, перетерпит. Рауд и раньше был не беден, а теперь и вовсе озолотится.

Хозяин отослал птицу на кухню с указаниями, взял свечу, чтобы самому проводить дорогого гостя в отведенную комнату, но замешкался, глядя куда-то за плечо Альмоду.

Он обернулся и нос к носу столкнулся с Нел.