Целитель. Приорат Ностромо

Боялся вычислять! Ведь сгинут все! Ближние и дальние, враги и друзья! И Рита, и Наташа с Инной, и Юлиус с Леей, и Наталишка! Нарушится нормальное движение атмосферных потоков, и мы тут же дождемся непрерывной череды чудовищных климатических катастроф. Целые стаи белых пушистых зверьков из Заполярья ляскнут пастями…

Прерывисто вдохнув, я поделился теми смутными прикидками, которые выдавал за подробный, четко продуманный план спасения:

— Стандартная ядерная боеголовка у «Искандера» — двухступенчатая, на двести килотонн. Первая ступень — имплозивная плутониевая, а вторая — термоядерная, с урановым тампером, дейтерид-литиевой начинкой и урановым керном. Вот эта вторая ступень, которая термоядерная, в мире «Дзеты» не сработает — тампер и керн моментально испарятся еще до детонации плутония в первой ступени, и никакой рентгеновской абляции контейнера с дейтеридом лития не произойдет. Короче говоря, боеголовку надо заменить на простую плутониевую, мощностью в тридцать килотонн. Надеюсь, такие на складах есть. Детонация — от барометрического датчика, выставить его на давление в десять миллибар, и… и всё. Этого должно хватить, чтобы заряд рванул аккурат в момент пересечения «грани миров». В нашу «Альфу» прорвётся лишь поток ультрафиолета и обычного света. Вспышка будет мощной, не слабее, чем от РДС-1, первой нашей бомбы, но не критичной. Радиация останется в норме, а воздушная волна… Да, она тоже выйдет ощутимая, но там, в радиусе десяти километров, больше просто нечего разрушать! Вот, собственно, и весь мой план.

— Простой план, — буркнул Язов, — надежный. Я — «за».

Романов раздумывал целую минуту, вперившись в «рогатые часы», а когда поднял голову, то посмотрел на меня — и сразу на генерала-ракетчика.

— Юрий Владимирович Андропов очень любил давать красивые, звучные названия специальным операциям… — медленно проговорил он. — Операцию по разрушению «прокола» назовем «Инферно», а руководить ею и исполнять будете вы, товарищ Гремин.

— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий! — генерал вытянулся и отдал честь.

— Сроку вам — сутки, — тяжело вымолвил президент СССР, — но постарайтесь максимально его сократить.

— Есть!

Там же, позже

Мне здорово полегчало — лёд тронулся! — но ведь напряжение, лишая покоя, подстегивало тонус. А я успокоился, и усталость, что копилась с выходных, сразу отяжелила меня, разжижая ум.

Единственное, что удерживало разомлевшую душонку на поверхности яви, это сознание того, что друзья и товарищи не спят. Они сейчас трясутся на танковой броне, прочесывая деревни и дачные поселки на краю тридцатикилометровой зоны.

А дождь хлещет по ветру, как душ Шарко, молотит по плащам и курткам… И чавкает под ногами грязь, и натягиваются тонкие тросики, противясь тяговой мощи, страхуя от уноса…

— Елена Владимировна, слушаем вас! — громко сказал Романов, и я вздрогнул, выныривая из вязкой, обволакивающей дрёмы.

— У меня будут два сообщения, по обоим виновникам чрезвычайной ситуации, — спокойно сообщила княгиня.

Мне стало интересно, кого же она сочла вторым «козликом отпущения», поскольку даже теоретически не допускал, будто ее сиятельство грешит на Мишу Гарина.

— Начну с Панкова, Аркадия Ильича, — громко и уверенно заговорила фон Ливен. — Ну, во-первых, никакой он не Панков. Лет до шести он звался Ароном Шкляренко, а затем его отец эмигрировал в Соединенные Штаты вместе с сыном-малолеткой. В школу Шкляренко-младший пошел, уже как Рон Карлайл. Окончив «Калтех», Рональд профессионально занялся физикой, и не где-нибудь, а в Лос-Аламосе, в секретном центре, под руководством Лита Боуэрса. Когда же Штаты решили сыграть в «звездные войнушки», и отправили на орбиту челнок «Атлантис» с бета-ретранслятором на борту, то Карлайл переквалифицировался в астронавта… Дальше еще интереснее! — усмехнулась она. — Не знаю, правда, все ли присутствующие имеют допуск? И всем ли понятны термины, которыми я оперирую?

— Здесь все свои, Елена, — усмехнулся президент СССР. — Нету допуска — получат.

— А теорию совмещенных пространств мы проходили! — рассыпчато засмеялся Чебриков. — По статьям в журнале «Техника — молодежи»!

Переждав недолгое веселье, княгиня продолжила с прежним азартом, немножко играя Эркюля Пуаро, излагающего версию преступления: