— Здрасьте! — расплылся Киврин, опуская свою кладь, и заспешил, обращаясь ко мне: — Там всё в порядке, шеф! Малаховку только дождь захватил, да так, кое-где шифер посносило… Но твой-то домина крепкий, кровля железная, прибита — фиг сорвешь! Вон, нагрузили! Понадавали всего…
— А одна, там, мелкая, смугленькая такая, — подхватил Алёхин, выгружая банки из рюкзака. — Марта, кажется…
— Маруата! — поправил Вайткус, распуская улыбку.
— Во-во! Так она нас живо построила! Грозная такая! Куда, говорит, с грязными ногами⁈ По-нашенски еще плоховато лопочет, но мы ее поняли…
Хохотнув, Ромуальдыч потянулся к гостинцам.
— Етта… Ух, ты… Заливное! Живем…
Киврин, скинув дождевик, пригладил мокрые волосы, и присел за стол.
— Успели хоть? — обронил он, оглядывая собравшихся.
— Йа, — кивнул Бадер, не отрываясь от своих расчетов. — Группа товарища Рахимова вернуться… э-э… вернется через два часа. А мы выдвигаемся к Фрязино…
— «Собачья» вахта! — фыркнул Гирин.
— А техника? — деловито поинтересовался мой зам.
— Оба танка нам оставили, Владимир Федорович, — сказал я терпеливо. — Мехводы дрыхнут в амбаре… И «сто тридцатый» впридачу. Будут завалы, как вчера — танки растащат.
— Гут… — вздохнул Хорст Оттович. — Абер это не решать главной задачи…
— Да уж… — буркнул я. — Таких задачек нам еще не задавали…
Киврин смешливо прыснул, и объяснил причину позитива:
— Вспомнил, как вчера Генка Векшин сказал! Надо было, говорит, сразу этого гада Панкова кончать! И орудие убийства в руке, и возможность! Только, говорит, мотива не было. Зато теперь есть, да поздно… Вот же ж идиот был… — покачал он головой. — Помню, у нас, на ленинградском физфаке… Там, возле отдела аспирантуры, долго один плакат висел. Наизусть выучил:
— Б. О. Г.? — ухмыльнулся Гирин.
— Ну!
Бадер вежливо улыбнулся, и снова оплыл в сумрачной тоскливости. Забормотав: «Сейчас я очень хорошо понимаю Оппенгеймера…», он негромко, но с выражением продекламировал:
Киврин глубокомысленно покивал:
— Очень ёмко! Первые три слова я, кажется, понял…
Вайткус фыркнул, а я покрутил пальцами в воздухе, и выдал перевод:
—
— О, браво, Михаэль! Браво! — воскликнул Бадер.
— Всесильный миров сокрушитель… — пробормотал Корнеев задумчиво, и увял.
— А мне еттот рёв напомнил кое-что… — выговорил Ромуальдыч, погружаясь в недра памяти, и встрепенулся, энергично выразившись: — Чертов склероз! Федя же звонил в полпервого, Дворский! Они там, на Луне, одну идею обмозговали с Бур Бурычем: а если еттот «портал в инферно» заткнуть взрывом, как сбивают огонь с горящих нефтяных скважин?
— У нас «скважина» за сотню метров в растворе, — пробурчал я, — да больше уже…
Какая-то мысль проклюнулась в голове, сверкнув импульсом озарения, но додумать я не успел — со двора донеслось рычание мощных моторов, топот, и сильная рука рванула дверь.
Порог, сгибая голову в фуражке, перешагнул офицер в больших чинах. Его погоны скрывались под мокрой накидкой, но двойные лампасы выдавали немалое звание. Мундир плоховато скрывал изрядную упитанность военного, а седые бакенбарды указывали на возраст.
— Генерал Гремин! — трубно представился он, бросая ладонь к виску, обвел присутствующих маленькими голубенькими глазками, и остановил внимательный взгляд на моей скромной персоне. — Товарищ Гарин, мне приказано срочно доставить вас в Кремль. Вас хочет видеть товарищ Романов.
Мне оставалось только встать, да отряхнуть свой рваный костюм от портных с Севил Роу, измазанный в глине и саже.
— Я готов.