Цельное чувство

Журфиксы в ссылке (Из поэмы «Декабристы»). Там же. С. 14–15. Нонушка Муравьева — домашнее имя Софьи (1829–1892), дочери декабриста Никиты Михайловича (1796–1843) и последовавшей за мужем в ссылку Александры Григорьевны (1804–1832) Муравьевых; родилась в Сибири, после смерти родителей осталась сиротой; впоследствии вышла замуж за Михаила Илларионовича Бибикова, племянника декабриста Матвея Муравьева-Апостола. А ты, Катюша, Послушай! ~ Француженка — Речь идет о Екатерине Ивановне Трубецкой, жене декабриста Сергея Петровича Трубецкого, см. о ней в коммент. к стихотворению «Возвращенье» (сб. «Кровь на снегу»); тема французских «русских женщин» занимала Амари-Цетлина задолго до разговора, о котором вспоминает Н. Берберова (состоялся в парижском кафе Мюрат и, стало быть, мог происходить гораздо позднее написания и публикации этих стихов):

— Михаил Осипович, — сказала я вдруг, давая волю своей нелюбви к Некрасову, — а ведь женщины-то были французские!

Он нахмурился.

— Анненкова и Трубецкая. И Камилла Ивашева. Одна только Волконская — русская была.

Он был недоволен, ничего не ответил и перевел разговор (Берберова Н. М.О. Цетлин // Новый журнал. 1950. № 24. С. 211).

Визинка — Наталья Дмитриевна Фон-Визина (урожд. Апухтина; 1803–1869), жена декабриста Михаила Александровича Фон-Визина (1787–1854); после смерти мужа вторично вышла замуж за декабриста И.И. Пущина. И Лизхен, Лизанька! ~ Белое бальное платье — Елизавета Петровна Нарышкина (урожд. Коновницына; 1801–1867), жена декабриста Михаила Михайловича Нарышкина (1798–1863), отправившаяся за ним в ссылку. Завачишин считает лишним ~ А он плебей, народ! — Дмитрий Иринархович Завалишин (1804–1892) формально декабристом не являлся, а в момент восстания и вовсе отсутствовал в Санкт-Петербурге; тем не менее разделял взгляды декабристов и был близок к ним; после первых допросов был освобожден, но вскоре, в марте 1826 г., вновь арестован, судим и сослан в Сибирь. Ивашев пришел во фраке ~ Болтать, говорить, отвечать — О декабристе Василии Петровиче Ивашеве см. коммент. к стихотворению «Басиль» (сб. «Кровь на снегу»),

Семисвечник. Еврейский мир. Кн. 1. М.: Еврейский мир, 1918. С. 201–202. Семисвечник — золотой семиствольный светильник (семисвечник), один из сакральных символов иудаизма, см. комментарии к поэме «Айседора» (сб. «Лирика»). Десять заповедей мезузы — Мезуза — коробочка, прикрепляемая к дверному косяку в еврейском доме и содержащая в себе слова молитвы из Библии (книга Шма — Втор. 6:4–9 и 11: 13–21); Цетлин совершает ошибку, полагая, что внутри мезузы содержатся 10 заповедей, согласно Библии, провозглашенные Богом на горе Синай и начертанные им на каменных скрижалях завета. Морейр (ашкеназское произношение от марор, иврит) — горькая трава, как один из элементов еврейской пасхальной трапезы, символизирующая горечь египетского плена. Брейшис (ашкеназское произношение от брешит — ‘вначале’, иврит) — Первая фраза Библии: «Вначале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1).

Памяти Мицкевича. Там же. С. 203. Адам Мицкевич (1798–1855), польский национальный поэт, деятель освободительного движения. Стихотворение, написанное в годы Первой мировой войны, рисует трагедию еврейского народа, оказавшегося между молотом русского правительства, считавшего евреев пособниками врага и выселявшего их из прифронтовой полосы, в особенности из Галиции, и наковальней польского национализма. Бедлам (от англ. Bedlam (Bethlehem) — Вифлеем) — так первоначально называлась лондонская больница Марии Вифлеемской (впоследствии дом для душевно больных); в переносном смысле — «сумасшедший дом», хаос, беспорядок, сумятица. Вавель (Wawel) — холм и архитектурный комплекс в Кракове на берегу Вислы, на котором находится Вавельский замок; в 1890 г. здесь был захоронен прах Мицкевича.

Летом. Зеленая палочка. 1920. № 2 (16–31 октября). С. 11.

Тост (За артистов Художественного театра). Последние новости. 1922. № 823.24 декабря. С. 2. 16 декабря 1922 г. «русский Париж» чествовал в доме Цетлиных приехавший на заграничные гастроли МХАТ. К.Д. Бальмонт, рассказывая об этом событии в письме к Д. Шаховской от 17 декабря 1922 г., писал:

Милая, я совсем распадаюсь после вчерашнего чествования художественников у Цетлиных. Было человек пятьдесят-семьдесят. Нарядно, пышно. Ужин был отменный, вина превосходные, шампанское пили как воду. Я говорил первым после <Н.В.> Чайковского. Потом говорили Милюков, Куприн, Потресов, Станиславский, по моему настоянию, Жалю. Мне многие сказали, что я говорил лучше всех. Я начал со своей чайки, летавшей в России раньше, чем чайка Чехова, ставшая гербом Художественного Театра. Говорил о том, что мы не можем вызывать в памяти художественников, не вспоминая собственную юность. И о том, что Станиславский — воля, которая умеет достигать и, что радостно, пройдя всю дорогу до цели, вспомнить звук своих шагов в апреле (Письма К.Д. Бальмонта Д. Шаховской / Публ. Ж. Шерона // Новый журнал. 1989. № 176. С. 222–223).