Целое лето

— Хозяйка… — жалобно протянул водитель. — Может, э?..

— Я их не печатаю, — сказала Маша и выбралась из тесного салончика «шестёры». Ты и этого, боюсь, не потратишь, подумала она, вспомнив грузовики вдоль обочины и несколько «Тигров» перед мостом, и регулировщика в противохимическом костюме, заворачивающего на боковую дорогу кого-то на стареньком «Ниcсане». Их, впрочем, не остановили, надо полагать, работало стартовое для блокады правило «всех впускать, никого не выпускать».

Она ещё не думала о том, как выбираться из города — просто потому, что не владела даже минимумом информации о происходящем. Может быть, утром оцепление снимут, и всё пойдёт, как шло прежде. Такое тоже случалось, и не один десяток раз. Впрочем, случалось и иначе: когда пускали газ, а потом выдавали это за аварию на каком-нибудь заводе или в лаборатории… Слава богу, до сих пор это было не у нас. Где-то далеко. В захолустье Штатов, в Бразилии, в Камеруне. Кто-нибудь сходу найдёт этот Камерун на глобусе? А теперь вот…

Даже удивительно, до какой степени она ничего не чувствует.

Маша вошла в знакомый подъезд. Лестница была залита ярким светом. Она достала из рюкзачка ключи. Года три или четыре назад их зачем-то прислала ей Евдокия Германовна. Крошечная бандероль без записки. Мол, и так всё понятно. Ей тогда ничего понятно не было, ей было просто плохо.

А свекровь — уже бывшая — открытым текстом сказала: приезжай, живи. И надо было ехать, никто бы её тогда удерживать не стал…

Дверь оказалась закрыта только на защёлку.

В прихожей и в большой комнате горел свет. Почему-то всё было разбросано — как после обыска. Посреди комнаты на боку лежал столик, а рядом со столиком… она не сразу сообразила, что это: две голые волосатые ноги, сложенные вместе, ободранными коленками вперёд. Обладатель ног, надо полагать, прятался за столиком.

Стремительно выхватив из кобуры тазер, она шагнула в дверной проём, проконтролировала пространство комнаты, потом двинулась по стенке вправо. Сначала она увидела лужицу уже свернувшейся крови, потом — темя с короткими светлыми волосами. Похоже, лежащий был без сознания или мёртв. Маша ещё раз внимательно прислушалась, огляделась — и медленно, не спуская палец с кнопки тазера, подошла к лежащему и опустилась на корточки.

Это был голый мужчина, крепко и умело привязанный к массивному евдокийгермановны стулу; их оставалось два, из какого-то ещё дореволюционного немецкого гарнитура. Уже догадываясь, кого увидит, Маша наклонилась и заглянула в лицо.

Сева. Ну, кто бы сомневался…

В кармане был нож — простейший китайский складник, правда, с керамическим клинком. Не опуская тазер, Маша другой рукой разрезала путы, удерживающие плечи и руки. Сева мягко распластался на полу. Маша огляделась, потрогала пульс на шее — нормальный, — вытащила кляп изо рта, потом сделала несколько шажков на корточках и оказалась у ног. Освободила ноги. Подняла стул, поставила к стене. Села.

Ну да, как бы не этого она ожидала…

Сева зашевелился, закашлялся. Попытался приподняться на руках. Всё же остался лежать, опираясь на локоть, и другой рукой осторожно ощупал голову.

— Ты ищешь мозг? — спросила Маша. — У тебя он совсем в другом месте.

Сева не сразу смог оглянуться.

— Машка? Ну ни фига ж себе…

Он встал на четвереньки, потом переместился на корточки.

— Глеб сказал, что ты едешь, но я не думал, что сможешь так быстро…

— Как видишь. Что, у нас «Белый код»?

— Похоже, что да. А ты как догадалась?

— На дороге застава. Выезжающих заворачивают.

— Ну да, ну да…

Кряхтя, он дотянулся до трусов и брюк. Встал, отвернувшись, натянул их. Струйка крови снова побежала — теперь по лбу. Он поднял разорванную майку и ею зажал рану.

— Что тут случилось?

— Да вот… дурак. В засаду угодил. Чуйка начисто отказывает. Устал.

— Где Глеб? И что с ним?

— Да с Глебом всё нормально… умный оказался… А я вот — видишь сама. Главное, с мамой плохо. От слова «совсем»…

— Она в больнице?

— Да. Без сознания, на искусственном дыхании. Хотел отправить в Москву — не дали, сказали, что не выдержит.

— А в эту… на озере Комо?

— Всё равно везти надо. Да туда ещё добиться, чтобы поместили… пуд гороха надо съесть.

— А «посредника», как я догадываюсь, у тебя нет?

— Представляешь — «посредник» есть у Глеба. Но я это узнал, уже будучи связанным по рукам и ногам.

— И с кляпом во рту.

— Ну да. Маша, не в службу, а в дружбу — поищи, куда улетел мой мобильник? Он на столике лежал…

— Ты до него пытался дотянуться?

— До зажигалки. Но не рассчитал, как видишь…

— Вон он лежит, — сказала Маша. — Осторожно, не наступи…

Было поздно.

— Да чёрт!.. Ну что за день такой?

— У тебя что, нет запасного?

— Есть. То есть основной. Бэк был этот. Но звонили мне на него, и я теперь не узнаю, кто…

Олег без сил сполз по двери. Не отвечает… суки начальники… Впрочем, может он тоже уже мёртвый… Боль была адская, промедол её не ослабил, а как бы отодвинул. За дверью надрывался древний телефон — кто-то пытался звонить по скайпу. Звук становился всё слабее и слабее…