Целое лето

Он сполз с койки. Руки и ноги не хотели слушаться. Что они мне вкатили?.. ладно, плевать. Пол был из какой-то фанеры. Чубака пошарил рукой в стыке брезента и пола. Борт палатки смыкался с полом сложной на первый взгляд системой из петель, крюков и репшнура. Но Чубака с раннего детства имел дело со всяческими палатками. Довольно быстро он нашёл узел, распустил его, выдернул шнур из петель и приподнял брезент. По ту сторону было холодно, мокро и темно. Он с трудом протиснулся под тяжёлым брезентом, оцарапал щёку и плечо о какую-то острую железяку, замер, прислушался — и почти на четвереньках, касаясь руками травы, земли, щепок и изломанных сухих веток, стал медленно-медленно уходить куда-то прочь, боясь напороться на что-нибудь, или провалиться в канаву, или влететь в проволочное заграждение. Так он прошёл метров пятьдесят. Глаза почти привыкли к темноте. Он уже различал зубчатый силуэт леса справа на фоне светлеющего неба, хотя светлеть оно должно слева и сзади — а значит, это небо над городом. Ему показалось, что свет очень яркий и скорее зеленоватый, нежели оранжевый от уличных фонарей. Выброс, подумал он. Там всё уже светится…

Прикрывая глаза ладонью, Чубака оглянулся. Силуэты палатки, автоцистерн, чего-то ещё. Людская суета улеглась. Теперь надо пройти вперёд с полкилометра, повернуться спиной к городу — и дуть до самого горизонта, до элистинской трассы, там ловить машину…

С этой мыслью он врезался в заросли чертополоха. Шипя от боли, он попытался обойти эти заросли, но тут под ногой поплыла земля, и Чубака съехал, чудом удержавшись на ногах, прямо к воде. Это была Поганка, делающая очередную петлю.

Близость холодной воды вдруг подействовала, как добрый понюх нашатырного спирта.

Ирка!

Как же она? Когда выброс…

Всё светится. Может, уже поздно…

Чубака сомневался секунды две. Потом, задержав дыхание, полез в воду. Ноги сразу ушли в ил. Он с трудом выбрался, лёг на воду, стал грести. А течение к мосту или от моста? Он попытался вспомнить, но ничего не получилось. Потом он напоролся на какую-то корягу. Оттолкнулся, его понесло, кружа. Река вдруг стала широкой, и он тут же ударился о камни на дне — сначала коленом, потом локтем. Всё, сел на мель. На четвереньках он стал пробираться к берегу. Берег здесь был ниже и положе. Он взобрался наверх, держась за ветки ивы, встал. Вода попала в уши, и от этого сильно и неприятно кружилась голова. Ничего, пройдёт. Но зато сильно улучшилось зрение. Если взять сейчас немного влево, там будет дорога к старой водокачке. Или как это называлось — водозабор? Да, водокачка — это что-то железнодорожное, а на железную дорогу мы здесь, в Тугарине, карму не раскачали. Почему-то подумалось про Новосибирск. Вот уж где железная дорога! Чубака почему-то любил ездить поездами. Это был реальный запах дальних странствий. Да, занимался бы сейчас аморфными наноалмазами на благо себе и человечеству. И Ирка бы нашла себя там. Подумаешь, морозы. Шуба ей к лицу. Со здоровенной лисой на воротнике…

Он не понимал, почему ему так легко и радостно на душе, ведь вокруг всё плохо, какой-то выброс, эпидемия, блокада, надо добраться до Ирки, надо вместе с ней выбраться… Ну, выбраться будет нетрудно: мало кто так хорошо, как он, знает окрестности и тайные тропы. Завтра осмотримся…

Чубака шёл к дороге, твёрдо зная, что до неё метров сто самое большее. Но вот он прошёл сто шагов, ещё сто…

Два ослепительно-белых луча сошлись на нём, и кто-то резко скомандовал:

— Стоять! Руки за голову!

Он прикрыл глаза ладонью, а потом вдруг неожиданно для себя прыгнул в сторону и побежал. Тут же подломилась нога, он упал — но не на землю, а в какую-то яму. Он падал, падал, а дна всё не было…

Он так и не понял, что это смерть.

6.

Я не смог уснуть снова — и, чтобы не тратить зря время, написал несколько писем. Одно Стасу, сугубо личное: с просьбой организовать вызов Серафиме Евгеньевне Потылициной в наш институт на обследование по подозрению в какой-нибудь редкой болезни; второе шефу — с просьбой об усилении; и последнее — Таньке, на настоящий её адрес. Оно тоже было коротким…

Едва я всё это отослал и принял какое-то встречное послание, как отрубился интернет. А значит, и сотовая связь. Что-то меня толкнуло — я вышел в коридор и взял трубку городского. Тишина. При том, что свет горит.

Это могло означать что угодно, но скорее всего — что всё началось раньше, чем мы думали. Я запустил дешифратор, и точно: шеф информировал меня, что перехватываемый трафик Комитета перед полуночью достиг пиковых величин, а потом внезапно упал почти до нуля: возможно, они перешли в режим радиомолчания…

Или стали использовать каналы связи, которые мы не контролируем, мрачно подумал я.

Кроме того, мне передавали привет от Яши и уведомляли, что исследования вышли на новые перспективные направления. Увы, без детализации.

Что он им ещё преподнёс?..