Целуй меня немедленно!

— Что? — не понял светлый, но, проследив за моим взглядом, возмущенно воскликнул: — Эй, даже не думай!

— Тогда ничем помочь не могу, — заявила я, снова уткнувшись в гримуар.

— Тебе нужно просто поехать со мной и изобразить мою девушку.

— Ты сдурел? — вяло поинтересовалась я.

Аксель щелкнул пальцами, и гримуар резко захлопнулся, жалобно пискнув.

— Эй, не обижай его! Ему и так плохо от вашей магии!

— Мортон, очень надо! Я тебе задолжал платья и цацки — там будет портной и сокров… и ювелир! Выберешь что хочешь!

— Подкупаешь? — восхищенно ахнула я. — Хант, ты точно светлый? Мне все больше кажется, что ты из наших.

— Это все твое скверное темное влияние. Поехали.

— Да не поеду я никуда, — поморщилась я. — Это несерьезно. Учитывая твои гипотетические регалии, я не самоубийца, соваться в твой гипотетический дворе… дом.

— Никто тебя не тронет, — отмахнулся Аксель. — Ты будешь моей личной гостьей. Даже если ты маменьке лысину наколдуешь, максимум вежливо попросят вернуть все обратно.

— Что, такая противная невеста? — я с любопытством посмотрела на парня.

Думала, тот поморщится или начнет активно рассказывать, как его пытаются женить на стрыге. Но парень лишь покачал головой.

— Нет, девушка хорошая. Но не моя.

— Хм…

— Поехали, Мортон. Это всего на несколько дней. Эпатируешь родственников и их прихлебал, получишь красивые шмотки, посмотришь интересные места. Сплошные плюсы.

Я картинно задумалась, а потом покачала головой:

— Не. Не хочу.

Открыла гримуар и начала изображать увлеченное чтение.

— Ладно. А если ко всему перечисленному добавится доступ в короле… семейную библиотеку?

Я замерла, как будто меня поймали в неприличном месте в непристойной позе.

— Ты же не просто так ходишь сюда каждый день, как на работу, что-то ищешь. Вдруг это что-то есть у меня дома?

Я вздохнула, медленно закрыла гримуарчик и подняла взгляд на Акселя:

— Так как зовут твою маму, говоришь?

31

— Я тебя уже ненавижу, ты в курсе? — пробормотала я, стараясь удержать завтрак в желудке.

Мы долго ехали в казенной повозке, подпрыгивая на всех ухабах, потом через портал махнули в местную столицу, а потом на помпезной карете с отрядом сопровождения прикатились во дворец.

— Зря, тебе очень идет этот милый зелененький оттенок, — невозмутимо проговорил Хант, подавая мне руку, чтобы я выбралась из кареты.

Звали его, кстати, Акселионом Хантатом, был он наследным и единственным сыном местного короля. На вопрос, почему же он обучался со всяким плебсом в академии, а не на мажористом домашнем обучении, как и положено всяким особям королевской крови, парень удивился до глубины души.

Оказалось, это местная традиция — быть ближе к народу, так сказать, чтобы проникнуться настроением общества. Ведь самые дурные и революционные идеи возникают именно во всяких там академиях. При этом слово «революционные» — это не всегда кровавое свержение монарха. Чаще всего очень даже перспективные открытия и решения, которые так любят игнорировать инертные бюрократические машины.

— Мне так плохо, даже спорить с тобой сил нет, — призналась я, цепляясь за его руку, чтобы не шмякнуться в обморок. — Но зато я могу показать тебе свой завтрак, хочешь?

— Буду тебе крайне признателен, если ты воздержишься, — тихо попросил светлый.

Говорить желания не было, поэтому я лишь мрачно угукнула, и мы пошли во дворец. Собственно, в этот-то момент у меня и закрались подозрения о происходящем.

Нас никто не встречал. Ну, то есть вообще никто. Никаких радостно суетящихся слуг, родительских окриков, беснующихся племянников. И входили мы не через парадные двери, а через какой-то боковой подъезд.

— Аксель, что происходит? — мрачно поинтересовалась я, размышляя, смогу ли я с боем вырваться отсюда попозже или лучше сразу бежать.

— Ничего, — невозмутимо ответил парень.

— Врешь, — уверенно произнесла я.

— Вру, — ответил этот нахал.

Тут нам навстречу, наконец-то, попалась первая прислуга. Девица в коричневом платье, сером чепчике и белом передничке. Она тащила поднос с фарфором, но, заметив нас, ахнула и выронила ношу. Я прикрыла глаза, ожидая звук грохота и вопли отчаяния, но ничего подобного не произошло.

— Ваше Высочество… — пропищала служанка, и я приоткрыла один глаз.

Поднос висел в воздухе, чуть покачиваясь и заставляя костяной фарфор мелодично бряцать.

— Аккуратнее, — парень погрозил пальцем, — это же любимый сервиз матушки.

Девчонка побледнела как полотно. Видимо, живо представила себе, что бы ей грозило за бой посуды. Потом рассыпалась в благодарностях, схватила поднос и умчалась, периодически останавливаясь и оглядываясь.

А мы продолжили шагать по коридорам и галереям. Минут через десять перебирания ногами меня начало отпускать, и я глубоко вздохнула. Хант покосился на меня и заметил:

— О, начинаешь походить на человека.

— Еще немного и я начну походить на темного мага, если ты мне не объяснишь, что тут происходит.

— Терпение, Гвендолин. Терпение — главная добродетель!