Целую, Кощей (СИ)

На самом-то деле, тут вся колбаса — домашняя, а вот милой моему сердцу "Докторской" или хоть палочку сырокопченой днем с огнем не найти. Хотя, надо честно признаться, здешняя колбаса очень даже ничего, а жареные колбаски Иван Палыча так вообще шедевр кулинарии, но хочется иногда взять такой толстый кружок обычной вареной, да ляпнуть его на ломоть хлеба, а если еще и горчичкой умеренно сверху намазать… м-м-м…

Пардон, отвлёкся.

— Ну и что мне с ней делать? — я недоуменно повертел в руках колбасу, понюхал, примерился, открыл рот, но передумал. Не время сейчас для еды. — Хочешь, чтобы я съел её и дыхнул на собак, а те от зависти и перемрут? Или поделить её между псинками, а они за это меня трогать не будут?

— Посмейси мне еще Федька! Живо бери колбасу в руку и держи покрепче!

— Ну, взял, держу. И что теперь?

— А таперича, как попадем на царский двор, ить сразу начинай по нему кругами бегать и колбасой маши во все стороны. Все собаки за тобой кинутся, а я тем временем…

— Михалыч!

Отмщённый дед довольно похекал и уже вполне серьезно протянул мне небольшую склянку:

— На вот, сделай три махоньких глотка.

— Прямо выпить? — я недоверчиво и с опаской повертел в руках бутылочку с густой, будто масло, жидкостью. Кто его старого приколиста знает, еще подсунет касторки или отвар перца чили для поднятия настроения.

— И не сумлевайся, внучек! — заверил меня Михалыч. — Это — еликсир самого Готфрида Бранденбургского!

— Ух ты! Самого Готфрида?! А кто это такой?

— Да напарник мой по молодости, — отмахнулся дед. — Знатный алхимик был, золотые руки. Ежели надо свинец в золото превратить или философский камень из булыжника с мостовой сделать, а то и вечной молодостью какую-нить богатую старую дуру одарить, то лучше его, мазурика и не сыскать. Но вот, что на самом деле умел, так енто еликсиры всякие полезные составлять. Так что глотай, внучек, глотай.

— Шевалье, вы скоро? — спросила заскучавшая Маша.

— Эх, ладно, — решился я и сделал три быстрых маленьких глотка.

Ну а кто говорил, что эликсир или любое зелье должны быть вкусными? Это же не коньяк и не сгущенка. А жаль.

Откашлявшись и отплевавшись, я протянул склянку Маше.

— Ну что вы, мсье Теодор, — улыбнулась она, демонстрируя мне клыки как у известной киски Багиры. — Меня собачки и так любят.

— Ага, — хихикнул Михалыч, — так любят, что от одной улыбки с воем разбегаются. Ну что, пошли ужо?

— На, Михалыч, сам-то не забудь глотнуть эликсиру своего, — я вернул деду склянку.

— А мне-то зачем? — удивился дед, бережно пряча бутылочку в кошель. — Я еще вчера у Кощея-батюшки на нас с тобой оберегов заговоренных взял и от собак, и от волков, и от прочей живности.

Вот не могу я при дамах материться, даже когда очень хочется, как сейчас.

* * *

До дворца мы добрались без происшествий, на стрельцов не нарвались, да и с внешней стороны царского забора патрулей не было видно, зато бесы уже были здесь. Я их и не увидел, только догадался об их присутствии, услышав тихий шепот Калымдая:

— Федор Васильевич, у задней калитки телега стоит милицейская да стрельцы и ментовские и царские кучкуются. Телега сеном заполнена, видать опять скрытно участкового привезли к Гороху. Вы уж поосторожнее там.

— Угу, спасибо, — шепнул я в ответ, вздыхая про себя.

Не везет и всё тут. За Никиту я рад, конечно, что он выздоровел, но как же он сейчас не к месту тут оказался.

— Машуля, — я обернулся к нашей грозной вегетарианке, — перенеси нас через забор куда-нибудь в тихое местечко.

И тут же зашелестели распахивающиеся крылья, сильные руки вампирши подхватили нас с дедом и мы взлетели в поднебесье, как два ангела возвращающихся домой с корпоратива, бережно удерживаемые третьим, трезвенником. Правда, до небес мы не долетели и слава богам, а были тихо и мягко опущены Машей возле большой поленницы дров. Тихо хлопнули крылья, и мы с дедом остались одни, замерев и внимательно прислушиваясь. Тишина. И сильный запах колбасы. И тихое чавканье.

— Дед, ты чего?! — зашипел я.

— Нервы, ням, внучек, — прошептал дед. — Хочешь кусочек?

— Сейчас же все собаки сбегутся!

И точно, топот лап по утрамбованной земле и возле нас появились три широко улыбающихся пасти с высунутыми языками, с которых довольно зловеще тянулись капли слюней. А еще зубки. И горящие глазки. А по мере приближения к нам, постепенно вырисовывались и мохнатые мощные туловища, ростом мне по пояс.

Я домой хочу! К компьютеру! В мою родную Канцелярию с крепкой дверью и засовом! К Тишке да Гришке, к Дизелю! К Кощею, что б его волки съели, надо же было загнать нас в Лукошкино на съедение этим монстрам!

— Кутя-кутя, — послышался шепот. — На от тебе колбаски. И тебе тоже. Да и тебе я дам, не дергайся, погодь, отломаю только кусок… Поглянь-ка, внучек, как жрут оглоеды. Совсем их тут замордовали на царской-то службе… Ну, вот еще кусочек. И тебе тоже на, держи. Всё, нету больше. Нету, говорю, и не принюхивайся! Эх, давайте хош за ухами почешу и бегите отсюда. Марш дворец сторожить, кому сказал!

Собачки разочарованно вздохнули, хором лизнули Михалычу руку и исчезли во тьме.