— Видала? — громким шепотом спросил дед у Маши, тыча её в бок. — Третью неделю учу я, учу его, а он всё никак пальцы растопыривать правильно не может. А без понтов, внучка, ну никак в нашем обчестве не обойтися.
— Дедушка Михалыч, ну что вы пихаетесь?! Больно же! — возмутилась Маша. — Немедленно подайте мне вон те блины и варенье из тутовника — я рану лечить буду!
— Ну, дед, — укоризненно протянул я, — ну мы же серьезно.
— А сурьёзно, внучек, тут подумать надо. Сегодня мы не успеем, енто понятно. А завтра? — дед поглядел на Калымдая. Тот на секунду задумался и кивнул. — Вот завтра и можно натравить участкового.
— Завтра так завтра, — согласился я. А чего тянуть? — А как участкового в трактир заманить? Опять записку ему написать?
— А я могу, — сказала Олёна и вдруг покраснела. — Давайте я случайно с ним встречусь и намекну?
Все удивленно посмотрели на Олёну — чего эта она как помидор стала? Одна лишь Маша загадочно улыбнулась, оторвавшись на секунду от восьмого блинчика.
— Давай, конечно, Олён, — согласился я. — Если знаешь как и сможешь, так одной проблемой меньше.
— Смогу, батюшка, — ответила девушка.
Глядя на неё я подумал, что за время нашего с ней знакомства, моё отношение к ней сильно изменилось. Она показала себя с лучшей стороны, успешно справилась с чертежами, к которым, честно говоря, я и не знал с какой стороны подступиться. Да и вообще отлично вписалась в команду. И в отношении личных качеств я сильно пересмотрел свои взгляды на неё. Ну, действительно досталось девчонке в жизни и её желание покинуть Кощееву службу да зажить простой жизнью, было мне вполне понятно.
— Действуй, Олён, — кивнул я и повернулся к Михалычу. — Деда, а ты когда думаешь в усадьбу Зубова ехать?
— Да вот прямо сейчас, внучек, — поднялся дед. — Время уже полдень, а нам и собратьси надоть и добратьси еще до туда… Калымдай, бери бесов и вперед, — скомандовал он. — А я пока себя в надлежащий вид приведу… Аристофан, пошли бойцов пусть купят, наймут или украдут телегу посолиднее, да ждут меня с ней за воротами, понял?
— Без базара, — ответил бес и умчался.
— Я тоже тогда пойду, — откланялась Олёна.
— И я если сегодня не нужна, — сказала Маша подымаясь с лавки, — то продолжу наблюдать и разведывать в Немецкой слободе… И ни слова не говорите, дедушка Михалыч! Да к Кнутику пойду! А вы своё отгуляли в связи с преклонным возрастом вот и завидуйте молча.
— Я?! Отгулял?! Да я… Да ты… Ах ты ж…
— Уделала тебя Маша, дед, — засмеялся я и повернулся к вампирше. — Иди, Маш конечно. Ну и это… пригляди там, ладно?
— Не переживайте, мсье Теодор. Варвара Никифоровна под надёжной защитой.
Маша исчезла и только тут Михалыч обрёл дар речи и возмутился:
— Вот чаво, внучек эта кровопийца себе позволяет, а?! Я к ейным капризам завсегда с пониманием! Надо ей к послу, так иди, внученька на здоровье! Надо ей лишний пуд варенья, так и того мне не жалко! А она?! А я же… А она… Эх…
— Да ладно тебе дед. В кои-то веки и она тебе в тему ответила, а ты уже в обморок падать собираешься.
— Кто в обморок?! Я?! Да я!.. Да она… Эх…
— Не расстраивайся, деда, по очкам ты всё равно выигрываешь — сейчас счет 89:1 в твою пользу, я считал.
— Эх… молодежь… Ну коли такой счет, тады ладно… А ты не врёшь, Федька? Нет?.. Тогда пойду я собиратьси в дорогу. Но Машка пущай больше на мои оладики и не облизываитси!
Михалыч всё еще ворча под нос о современной молодёжи и её неправильном представлении об активной жизни пожилого населения, стал копаться в своём кошеле, подбирая себе подходящий наряд для сегодняшней операции. За базовый костюм дед взял наряд пирата, в котором как-то заявился к Кнуту Гамсуновичу с целью запугать его и что у него, кстати, прекрасно тогда получилось. Простые штаны по повсеместной моде дед оставил, но заправил их в шикарные сапоги с высокими голенищами. Сменил холщовую рубаху на шелковую белую всю в кружевах, покрутился перед зеркалом, повздыхал, почесал затылок и, накинув пиратский же камзол, остался доволен.
— Ну как, внучек? — горделиво подбоченился он. — Сойду я за удальца фартового?
— Да как-то… — с сомнением протянул я, — уж больно вид у тебя европейский, деда. Из национальной одежды только штаны и остались.
— Да? — дед на секунду задумался, потом вытащил из кошеля фуражку, надел и лихо сдвинул на ухо. — А так, внучек?
— Самое то! — я показал деду большой палец. — Ещё одуванчик за ухо прицепи. И с европейским шиком и с национальным колоритом!
— А то! — гордо сказал дед и тоже убежал, но быстро вернулся. — Совсем мы забыли Кощея-батюшку с чертежами-то порадовать! На от, внучек, зеркальце, сделай доклад ампиратору нашему, глядишь, он на радостях тебе мешок золота и отсыплет. Тогда — поделишьси!
Ага — поделюсь и ага — отсыплет.
Дед опять убежал, а я потёр зеркальце, вызывая Кощея.
— Здравствуйте, Ваше Величество, — поприветствовал я его, когда в зеркале появилась сначала корона, а потом и недовольное лицо.
— Виделись, — проворчал царь-батюшка. — Чего тебе?
— Грубый вы, Ваше Величество, — обиделся я. — Я к вам с новостью хорошей, можно сказать, что отличной, а вы… Вот ничего не скажу вам.