Целую, Кощей (СИ)

— Не доехали мы до туда, — успокоил Калымдай. — На полпути дедушка заметил собаку бродячую и кинулся ловить её мол, нам в хозяйстве она очень полезная будет, да и вообще симпапулечка — на Кощея похожа.

— А да, есть у деда такой бзик, — согласился я. — Он как переберёт, то всех собак готов в дом тащить. Не поймал, надеюсь?

— Не поймал…

— И слава богам.

— Дедушка бесов заставил её ловить. А они же ловкие да быстрые…

— И где же это чудо блохастое? — спросил я, заглядывая на всякий случай под стол.

— Не беспокойтесь, Федор Васильевич, нет здесь собак. Бесы, когда её поймали — дедушке вручили, он сразу кинулся её обнимать и мечтать, как он с ней на Гюнтера зимой ходить будет и как вы этому обрадуетесь. Но я ему вручил еще одну бутылку и когда он её допил, то сразу спать лёг. Прямо на собаку. А когда проснулся, то про собаку даже и не вспомнил, только удивленно посмотрел на неё и согнал с телеги.

— Всё?

— Почти, Федор Васильевич…

— Ох, нет, хватит с меня дедовых приключений! Живы и хорошо.

— Согласен, господин генерал. А кстати, — спохватился Калымдай и достал из холщевой сумки кипу толстых, бумажных листов, — показания от крестьян. И даже трех мелких купцов нашли, которых братья обидели.

Листы были исписаны мелким почерком и повсюду как кляксы виднелись пятна отпечатков пальцев.

— О здорово! Молодец, Калымдай, спасибо!

— Там не только на каторгу, там и на три смертных казни хватит, — похвалился Калымдай.

— Много от себя приписали?

— Да почти ничего, Федор Васильевич, они там и сами хорошо так набезобразничали.

На этой хорошей новости мы с Калымдаем и отправились спать. Благо комнат у кожевенника в тереме хватало. Я только подоткнул деду одеяло, поправил подушку, да поставил на лавку поближе к нему остывший самовар. С утра он точно пить захочет после местной-то самогонки, вот и будет ему маленькая радость.

* * *

Разбудил меня утром тот самый самовар, грохнувшись с лавки. Я как-то сразу понял, откуда это грохот идёт, вскочил, быстро оделся и ехидно улыбаясь, вошел в горницу. Самовар уже стоял на столе на самом краешке, а под ним на коленях стоял дед и открыв рот, жадно ловил струйку воды из носика самовара.

— "Хмурое утро", Алексей Толстой, — я подошел поближе, дабы получше насладиться картиной. — Хороший внучек у тебя, дед? Водичку тебе поставил…

— Отстань, Федька, — пробулькал Михалыч, с неохотой закрывая краник самовара и принимаясь копаться в своем безразмерном кошеле. — Да где же он?.. Зелье от поноса — вот… Зелье для поноса — вот оно… А где же мой елексир похмельный?.. Ёршик для ушей… Полбутылки пива… Подкова… Кто енто мне всякой дряни в кошель напихал?.. Факел… Зачем мне факел? А ладно пригодитси… Веер. Да большой какой… Гюнтеру подарю… А! Вот он!

Дед дрожащими руками извлёк небольшой флакончик и с рычанием вцепился зубами в пробку. Я отвернулся, зная уже, что сейчас произойдет. По стенам заиграли отблески искр, сыпавшихся с Михалыча — это такой побочный эффект у отрезвляющего эликсира, потом мелькнула короткая вспышка, громыхнуло, да не слабо так и сразу же послышался торжествующий вопль:

— Ага!!!

Я обернулся. Дед стоял подбоченясь, торжествующе смотря на меня:

— Вот так-то, внучек! Знатное зелье! Надо бы побольше запас сделать… А то с вами и совсем пьянчугой подзаборным станешь… А тут — глотнул, пострадал секунду и как огурчик! Наливай, внучек!

— Да ну тебя, дед. Чего это ты вчера так нахлестался?

— Для дела, внучек, токмо для дела… А где собачка? Такая лохматая с блохами? А ладно пёс с ней… Какие у нас на сегодня дела, Федь? Сейчас завтрак приготовлю и про дела поговорим.

— Погоди, деда, — остановил я его и присев за стол, кивнул на лавку. — Садись. Надо обсудить кое-что пока никто нас не слышит.

Михалыч опустился на лавку и внимательно уставился на меня, озадаченный моим серьезным тоном.

— Вчера Кощей сюда приходил — проблемы намечаются. Денег привез на расходы. Кстати, деда, возьмешь на себя все эти финансово-хозяйственные хлопоты? Ну бесам и мастерам кормёжку обеспечить, чтобы от работы не отвлекались, ну и всё остальное?

— Кощей, — коротко напомнил Михалыч.

Ну рассказал я ему и про облом с летательной лодкой и про того змея огромного и про то, что надо нам придумать как бы поестественнее царя-батюшку на каторгу упечь. Да еще и вдвоём придется всё это делать и никого в курс дела не вводить.

Дед долго молчал, я даже забеспокоился, не заснул ли он вот так с открытыми глазами, но он наконец-то вздохнул:

— Дело ясное, Федь, что дело тёмное. С летучим кораблем я ить так сразу и помыслил, что ничего хорошего из него не выйдет. Про гада того Дракхена я много слышал и скажу тебе, внучек — опасный енто противник. Не по зубам нам будет.

— А с пленением Кощея есть идеи?

— Подумаем. Давай только, внучек, дела по порядку разгребать будем. Я так мыслю, что Кощеюшку мы на каторгу не сегодня отправлять будем. Посему пока насущными делами давай заниматьси.

— Я, Михалыч, с этой каторгой совсем не понимаю. Ну как он спокойно на неё идёт? Да и ты что-то совсем не дёргаешься.