Целую тебя, мой Пьер

– Как же вы, господин Сперанский, решились всё-таки жениться? – вольготно развалясь в мягком кресле, спросил грузный генерал. Он не отрывал взгляд от карт, но чувствовалось, что его живо интересует напарник, по слухам, убеждённый холостяк.

– Да вот решился, господа, – рассеянно начал отвечать Сперанский. – Про свою жену рассказывать не буду. А поведаю вам лучше анекдот про нашего брата. Спрашивают одного доктора: что за охота была вам жениться? Какая тут охота, отвечает тот, приехала девица-помещица С-кой губернии лечиться от грудной болезни. Я был призван, мне удалось её вылечить. Так она из благодарности влюбилась в меня и начала преследовать. Куда мне деваться? Ну решил, что жить ей от силы год, можно и потерпеть. Так и женился. И уж пятнадцатый год, – жалуется он, – она мучит меня своим вздорным характером. Вот полагайся на диагностические указания нашей науки! Так и останешься в дураках.

– Надеюсь, вы сами-то не ждёте кончины супруги? – спросил Ланской, стоявший поодаль.

– Нет, Пётр Петрович, у меня жена здоровая, – задумчиво глядя в свои карты, ответил Сперанский.

– Тогда, полагаю, вы питаете более надежд на счастье?

– Смотря что вы под этим словом подразумеваете. Женщина понимает счастье по одному, а мужчина по-другому. Отсюда и конфликты.

– Господа, это звучит очень грустно, – кокетливо вставила слово Идалия, – не может такого быть, чтобы во всём наши взгляды не совпадали.

– Вы совершенно правы, мадам, – поощрительно кивнул ей Дантес, и она снова заметила недовольную гримасу Ланского, – когда взгляды любящих друг друга людей совпадают, – это самое большое счастье. В вашей удивительной стране строгие законы, но они компенсируются большим количеством красивейших женщин.

– Наши строгие законы компенсируются дурным исполнением оных, а не женщинами, – вставил своё слово Пётр Андреевич Вяземский, довольно полный господин с роскошными бакенбардами и круглыми очками, которые он специально выписывал из Италии. У него был довольный вид человека, выигравшего хорошую сумму. Теперь можно было и поговорить. А про законы Вяземский знал многое, потому что недавно определился чиновником для особых поручений в Министерство финансов.

– Вам виднее, Пётр Андреевич, – кокетливо ответила Идалия и поискала глазами мужа.

Александр Полетика продолжал сидеть за штоссом. Кто-то встал за её спиной, но она не оглянулась, обдумывая следующий ход. Весёлый и чуть взвинченный голос заставил её вздрогнуть.

– Вам не по душе наши законы, господин Дантес? Что ж, не вы первый, не вы последний, – послышался голос Пушкина. – Ваш брат, иноземец, иной раз даже не пытается разузнать получше наши обычаи, надменно рассуждая, что и так всё понимает. Отсюда и впросак попадает.

Пушкин резко отодвинул стул рядом с доктором и напротив Дантеса, с вызовом глядя на него.

– Решили примазаться к доктору, Александр Сергеевич? – холодно спросил Дантес, – может, приведёте определённый пример в подтверждение ваших слов?

– Охотно. – Пушкин начал свой рассказ слишком громко для спокойной игры. – Как-то вздумалось одному французу попробовать, что же такое русская баня? Пришёл в оное заведение и отдался в руки опытного банщика. Тот расстарался от души. А после этот французишка и рассказывает своим соотечественникам: мол, прошёл я все мытарства, будто в аду побывал. Жара нестерпимая. И даже, когда обвевают тебя берёзовыми ветками, то никакой свежести и ни малейшего облегчения не получаешь. Напротив, кажется, что становится ещё жарче.

– Так получается, что француз берёзовый веник за освежительное опахало принял? – с усмешкой спросил генерал.

– Точно так, ваше превосходительство, француз ничего не понял в нашей культуре, – с вызовом глядя в глаза Дантесу, ответил Пушкин. – Так и погибнуть можно от лишней прыти. Иду ва-банк, господа…

Идалия ощутила волну неприязни, исходившую от Пушкина. Его умные чёрные глаза смотрели необычайно зло. Губы, всегда готовые растянуться в нахальной улыбке, на этот раз были крепко сжаты, а тонкие ноздри расширились от гнева. Она осторожно перевела взгляд на Дантеса и увидела, что тот почти не обращал внимания на Пушкина. С гораздо большим интересом он смотрел на столик возле двери, где Наталья Николаевна играла в шахматы с Голицыным. Сердце Идалии ёкнуло от досады. Наконец, Дантес перевёл глаза на Пушкина. Взгляды их скрестились. За столом воцарилось неловкое молчание.

– Да-а, – протянул Вяземский, присаживаясь к их компании, но от избытка игроков он не мог участвовать в партии. – А я тоже знаю анекдотический случай, который прочитал недавно в газете. Видно, кто-то из европейцев насмешил нашего чиновника из цензурного ведомства. Тот распечатал его письмо и разболтал всему свету.

– И что же пишут про нас европейцы, интересно? – спросил доктор.

– Пишут, что стужа зимою в Петербурге бывает так велика, что попечительное городское управление пробует отапливать улицы. Но, заметьте, господа, это ничему не помогает, топка нисколько не согревает воздуха, – весело закончил Вяземский. Игроки охотно рассмеялись, а Идалии было не до смеха.