Целую, твой Франкенштейн. История одной любви

– Думаю, понадобится простое платье, скромно собранные назад волосы, чистая кожа, никакой косметики и… – начинает она.

– Грудь, наверное, придется уменьшить? – уточняет Рон.

– Да уж, шестой размер выглядит чересчур, – сухо замечает Клер.

– Зарядим ограниченную серию, как с моей «Любительницей активного отдыха». Я ее делаю в партнерстве с «Caterpillar». Но прежде, чем вкладываться в производство, я должен понять, будет ли спрос.

– Спрос мы обеспечим. Я знаю, как работает бизнес. – В голосе Клер неожиданно слышится металл.

– Так работает поздний капитализм, – вставляю я.

– Рай, вы коммунист? – поворачивается ко мне Клер. – Я член республиканской партии. Сильная экономика работает для всех.

– Увы, не для всех, – мотаю головой я. – И я не коммунист.

– Да не слушайте вы этого транса! – говорит Рон. – Его настоящее имя Мэри.

– Мое «настоящее имя» не Мэри!

Клер хмурится.

– Не ожидала от вас, доктор Шелли, – ледяным тоном заявляет она. – Мы такие, какими сотворил нас Господь, и не следует сомневаться в Его мудрости.

– Если бы Господь не желал, чтобы мы сомневались в чем-либо, то не дал бы нам мозгов, – парирую я.

– Согласен с Райаном. В кои-то веки! Клер, без обид, – примирительно говорит Рон.

– Так-так. Здесь непочатый край работы. – Она качает головой. – Теперь я вижу: сам Господь Бог привел меня в «Alcor», чтобы состоялась наша сегодняшняя встреча. Я обрела новую миссию.

– Позвольте освежить ваш напиток, – учтиво предлагает ей Рон.

– Клер, а каково это – никогда не сомневаться? Пять минут назад вы терпеть не могли роботов, говорили, будто они часть злодейского плана Сатаны, желающего завладеть чистыми душами. И вдруг собрались стать партнером короля секс-роботов?

– Райан, поймите, – в глазах Клер появляется жалость (или презрение?) – каждый выбирает свой путь. Все зависит от дерзости ума и индивидуального характера. Лично я следую за откровениями и прислушиваюсь к интуиции. И если Господь мне велит поменять точку зрения, значит, надо поменять.

– Понятно, – киваю я. – Но признайтесь, неужели вы никогда не сомневаетесь? Не раздумываете? Неужели не плачете по ночам, тщетно пытаясь осознать что-то в себе или в окружающих?

– Нет. Я молюсь. И я стану молиться за вас, Мэри! В Библии нет трансгендеров!

– Библию писали очень давно. Поэтому там никто не летает на самолетах, не пьет бурбон и не ест тосты с сыром. И не выпрямляет волосы специальными утюжками.

– У вас очень красивые волосы, – замечает Рон, глядя на Клер.

– Все меняется, – невозмутимо отвечает Клер. – Я меняюсь. Вы меняетесь. Неизменен лишь Господь.

На сцену выходит музыкальная группа. Отличные аранжировки, прекрасные композиции. Клер вытащила Рона на танцпол, и они пытаются изобразить кадриль. Я направляюсь к туалету. Позади бара, прямо под звездным небом располагаются небольшие кабинки. Толкаю распашные двери, и звуки музыки стихают. У писсуара на нетвердых ногах покачивается немолодой поддатый толстяк. Мельком взглянув на него, я запираюсь в кабинке. Слышно, как звуки льющейся струи прекращаются. И тут начинаю писать я.

– Я, по-твоему, гомик, что ли?! – Толстяк с возмущением пинает дверцу моей кабинки.

Не дождавшись ответа, он вываливается на улицу. Распашные двери яростно раскачиваются туда-сюда. Я застегиваю молнию, выхожу из кабинки и направляюсь к раковине вымыть руки.

И тут в снова врывается толстяк.

– Ну и что такого драгоценного в твоем гребаном конце, что ты так его скрываешь от чужих глаз?! – орет он.

– Вы пьяны. Оставьте меня в покое, – спокойно говорю я.

Я пытаюсь выйти на улицу, но толстяк преграждает мне дорогу. Его глаза залиты алкоголем.

– Отливай, как мужик! Давай!!!

– Я больше не хочу. Вы позволите пройти?

– «Вы позволите пройти»… – передразнивает пьяный. – Мямлишь, как девчонка!

Он хватает меня за промежность и с ужасом восклицает:

– Какого хрена?!

– Пустите.

– Ты не туда зашла, крошка. – Губы толстяка разъезжаются в мерзкой ухмылке. – Ты кто? Чертова лесбиянка?

– Я трансгендер.

– Вот и полезай в кабинку. Тебе там самое место!

Я пытаюсь протиснуться к выходу, но его огромная ручища опускается мне на плечо. Потеряв равновесие, я падаю на пол. Толстяк сгребает меня в охапку. В голове мелькает мысль: сейчас изобьют или изнасилуют. Что хуже? Додумать до конца не успеваю. Он грубо вталкивает меня в кабинку и прижимает к дверце изнутри. С трудом расстегивает на своих штанах молнию и, вынув свой член, возит по нему рукой, пытаясь добиться эрекции.

– Вот тебе настоящий член, гребаный ты гомик! Хочешь?

– Нет.

– Все равно получишь!

Он сует руку мне под рубашку.

– У тебя совсем крыша поехала! Сиськи себе отрезала, дура? Ни сисек, ни члена! Чертова дура!!!

Его грязные, толстые пальцы неловко тянут вниз молнию на моих джинсах.

– Уберите руки! – почти кричу я.

– Тоже мне, недотрога! – Тяжелый кулак с размаху врезается в мою щеку. – Спускай штаны, я сказал!