Цемах Атлас (ешива). Том первый

— Я могу учиться лучше этих декшненских[115] и лейпунских[116] мужиков, — бурчал он и нежными пальчиками терзал свой кусок селедки. Герцка Барбитолер толкал его локтем в бок и выхватывал куски с его тарелки. Тут подошла кухарка Лейча и намазала для Мейлахки творогу на кусок черного хлеба.

— Ешь, Мейлахка, ешь. Ты хочешь чаю с сахарным песком или с кусковым сахаром? — и она так наклонилась над Мейлахкой, что Хайклу пришлось увидеть, как туго натянутая блузка морщится на ее крепких грудях.

— Его надо кормить с чайной ложечки, он еще малыш, — смеялся Герцка над Мейлахкой, который сразу так и запылал от гнева. Лейча накричала на Герцку и стала еще ласковее угощать мальчика с пурпурными щечками. При этом она стояла к Хайклу боком, словно демонстрируя ему свои бедра и оттопыренный зад. «Этот бугай», как она мысленно называла старшего виленчанина, становился все злее и все больше потел. Он поспешно съел кусочек хлеба, выпил пару глотков чаю, наскоро прочитал благословение после еды и первым стремительно покинул кухню. Три четверти его порции достались постоянно голодному Герцке Барбитолеру.

Хайкл вернулся в здание ешивы и занялся учебой, уперев свой стендер в восточную стену. Время от времени он бросал взгляды на холодную синагогу, и его лихорадочный жар остывал. Вдруг он испугался. Ему показалось, что он находится в прихожей запертой синагоги и смотрит на молитвенный зал. Со ступеней он видит, что на скамье в восточном углу кто-то заснул на всю зиму, и этот спящий — не кто иной, как он сам. Хайкл беспокойно оглянулся вокруг, не догадывается ли кто-нибудь в ешиве о его безумных фантазиях. Его взгляд упал на стих «Представляю Господа перед собой всегда»[117], высеченный на мраморной доске над бимой. Он упорно вглядывался в эти буквы, морща при этом лоб, чтобы они вошли в его мозг, как святые пергаментные амулеты, спрятанные в стенах синагоги в качестве средства от пожара. Из одной каббалистической книги виленчанин знал, что погружение в стих «Представляю Господа» — испытанное средство против грешных мыслей.

Глава 2

За троими старшими учениками валкеникский глава ешивы внимательно присматривал. Первым из этих троих был Шия-липнишкинец[118], илуй[119] со злыми косыми глазами, растрепанными пейсами и жидкой бородкой, будто приклеенной к его подбородку. Шия-липнишкинец не любил больших ешив, где все ученики изучали один и тот же талмудический трактат и надо было слушать урок главы ешивы. Не уважал он и знатоков, тщательно искавших ответы на такие вопросы, находится ли шапка на голове или же голова под шапкой; является ли обряд кидушин[120] одноразовым приобретением или же это приобретение, которое возобновляется каждый день.

— Поздравляю, вы теперь стали женихом! — однажды крикнул этот илуй одному старому главе ешивы, который по новой системе знатоков занимался обсуждением законов обручения невесты. Шия поселился в Валкениках еще год назад. Он забился в уголок в молельне и каждую неделю проходил целый том Гемары. Местечко обеспечивало его жильем и едой по субботам у состоятельного обывателя. Липнишкинец хлебал суп прямо из горшка, рвал и кусал зубами кусок черного хлеба, не отрывая взгляда от святой книги. Поев и наскоро прочитав благословение, он даже не благодарил кухарок и с новыми силами снова бросался в дебри Гемары и комментариев к ней.

Когда местечко согласилось на открытие начальной ешивы, встал вопрос, что будет с липнишкинцем. Реб Цемах Атлас предложил, чтобы илуй был зачислен в ешиву. Ему будет позволено вести себя по его воле и по установленному им самим порядку. Но, может быть, и от него будет какая-то польза: он станет разговаривать с младшими об изучении Торы. Однако когда какой-нибудь мальчишка подходил к липнишкинцу с каким-нибудь сложным вопросом, тот от злости, что ему помешали, засовывал себе в ухо мизинец и крутил им там с такой силой, что вся голова тряслась.

— Чего ты хочешь? — раздраженно ворчал он (ко всем парням он обращался на «ты»). Спрашивавший хотел изведать вкус Торы в изложении илуя и объяснял, в чем состоит волнующая его проблема. Шия забрасывал его в ответ листами Гемары, вертел большим пальцем и кричал:

— Глупец, сын дятла! Дурень, сын придурка!

Чтобы он просто ответил на вопрос и при этом не кипятился, нельзя было себе и представить. Если вопрошавший пытался удалиться, липнишкинец хватал его за пиджак и отрывал пуговицы.

— Ты тоже из этих новомодных знатоков, которые все время только и пыжатся?

Увидев, что илуй портит его единственную смену одежды, вопрошавший вырывался из его рук и бросался бежать. Однако липнишкинец гонялся за ним между стендерами, вокруг бимы и снова хватал за плечо, чуть не вырывая из него куски мяса.