Цемах Атлас (ешива). Том первый

В ешивах Мира[124] и Радуни[125] учились и парни из хасидской Польши, дети богатых отцов, хотевших, чтобы их сыновья стали учеными евреями на литовский манер. Эти хасидские парни ходили в галицийских сапожках, в новеньких лапсердаках из лучших белицких[126] тканей. Они носили на поясах шелковые кушаки, а на головах — маленькие шапочки. Среди бедных литовских сынов Торы в коротких пиджачках польские хасиды выделялись своей богатой одеждой, широким размахом и хасидским пылом. Однако Йосеф-варшавянин ни одеждой, ни поведением, ни даже стилем речи не был похож на польского еврея. Он был ниже среднего роста, тонкий, с бледными руками и белым благородным лицом, его скулы и подбородок были округлыми, рот маленький, точно вырезанный резцом. Над его светло-серыми глазами были длинные ресницы и тонкие брови. Он носил пенсне с полукруглыми стеклами и часто снимал его. Пенсне давило на переносицу и оставляло на ней синеватые следы, придававшие его облику еще больше благородства и хрупкости.

Йосеф-варшавянин ходил мягко и тихо, словно плыл. Костюм сидел на нем как влитой, будто только что вышел из-под иглы и утюга портного. Даже в самую грязь он носил низкие калоши с блестящим черным лаком снаружи и красным войлоком изнутри. Он всегда ходил в легком, тонком пальтишке с косым подрубленным фальшивым карманом на левой стороне груди и с узким бархатным воротничком. Входя с улицы, он дрожал от холода, скорчившись в своем пальтишке и слегка потирая щеку о воротничок. Его лицо было гладко выбрито, без единого волоска. В ешиве он долго и тщательно мыл свои белые, нежные руки под рукомойником. Он вытирался тонким, прозрачным шелковым носовым платком, а не общим серым полотенцем. Читал святые книги про себя, в свое удовольствие, положив ногу на ногу. Лишь время от времени он покашливал, приподнимал свою мягкую шапочку и трогал темно-русые волосы, как будто боялся, что они покинут его голову от слишком прилежной учебы.

Было известно, что варшавянин побывал уже во всех больших ешивах. В одном месте он проучился семестр, в другом — три месяца, пока ему не пришло в голову поучиться и в каком-нибудь литовском местечке. Он, Йосеф-варшавянин, первым догадался, что у Йоэля есть деньги, и попросил у него маленькую ссуду, два злотых.

— Почему вам вздумалось просить у меня, а не у кого-нибудь другого? — испугался Йоэл, что в Валкениках уже знают, что у него есть деньги. Однако отказывать он не хотел и дал варшавянину один злотый. Тот даже не стал говорить, что не возьмет эти деньги, просто отошел к своему стендеру и уселся изучать Тору, заложив ногу за ногу. Йоэл в своем уголке напевал над томом Гемары, напевал громко, чтобы показать, что его не волнует произошедшее. Однако его волновало, что он отказал товарищу в помощи. Сильно расстроенный, он снял ермолку и надел шляпу. Заложив руки за спину и выпятив живот, он подошел к варшавянину и быстро заговорил: он одолжит ему один злотый и пятьдесят грошей, и больше ни гроша! И это тоже при условии, что через неделю получит ссуду назад. Уздинец уже повернулся было, чтобы отойти обратно, но в этот момент Йосеф-варшавянин подставил свою узкую белую ладонь:

— Давайте сюда!

Потом и младшие ученики стали приходить к уздинцу за ссудами. Сначала он отказывал, а потому давал на половину или на четверть меньше, чем у него просили. До кухарки Гитл и двух ее дочерей дошел слух, что этот старый холостяк — богач. Однажды, когда он зашел на кухню, чтобы омыть руки перед едой, Лейча поставила перед ним на скамью большую медную кружку с двумя ручками. Она знала, что из ее рук набожный старый холостяк не возьмет даже кружки с водой. Уздинец закатал рукава и хотел было омыть руки. Тут молодая кухарка вдруг рассмеялась и спросила, почему он так скупится, когда товарищи просят у него взаймы пару грошей. Йоэл был возмущен этим лживым наветом и вылупил на нее глаза: он не дает взаймы? Напротив, кому же он отказал? Однако когда какой-то молодой человек ни с того ни с сего просит у него целый злотый, — это наглость. Злотый — это два полтинника, то есть четыре четвертака, то есть пять двугривенных, то есть десять гривенников, пятьдесят семишников или сто грошей. Лейча сразу же оценила сказанное и решила, что старый холостяк не плохой человек, а дурак. Для нее он не товар. Пусть им занимается ее старшая сестра Рохча, если он ей нравится. Для себя Лейча выбрала варшавянина. Он, правда, ниже ее на целую голову. Однако он красивый, нарядный и не боится посмотреть на девушку. Ее первый разговор с ним был о Йоэле-уздинце: она заметила, что старый холостяк не разговаривает с младшими учениками, и захотела узнать почему. Йосеф улыбнулся и ответил, что у самого уздинца еще детский разум. Потому он и боится разговаривать с младшими, чтобы и его не считали за мальчишку. Лейча была очарована этим умным ответом и сделала вывод, что у липнишкинского илуя сумасшедшая голова, а у уздинца — глупая голова, но у варшавянина — умная голова, и он красив, как ангел. Лейча даже удивилась, как она раньше этого не замечала.