Цена

- Дмовский никогда не пропагандировал истребления народа – национал-демократы никогда этого не делали! Мы боролись только лишь с иудейской гегемонией в культуре и экономике страны, так что следите за словами!

- Ой-ой-ой, как я испугался! – фыркнул Седляк.

Станьчаку, который был неприятно поражен дракой, понадобилось какое-то время, чтобы к нему вернулась охота молоть языком (а может, он даже вздремнул за это время), напомнил спорящим:

- Будучи поляками, охотнее всего мы считались со словами того "рыжего литовского еврея", что написал "Пана Тадеуша"[12], и того жидофила[13], что стал первым маршалом Польши и женился на еврейке.

- Первым нашим маршалом был князь Понятовский, а вовсе не "Дедуля" Пилсудский, - с апломбом эрудита заявил Брусь, переломив, наконец, психическую блокаду, что была эффектом потасовки с Мергелем.

- Князь Пепи стал маршалом Франции, дорогой коллега, - поучил его доктор Хануш.

- Ну… но ведь он был поляком…

- Это точно, - согласился с аптекарем Станьчак. – Поляком он был в значительно большей степени, чем величайший польский резчик[14], величайший польский композитор, величайший польский…

- Являясь величайшим польским шутом, истинным наследником Заглобы[15], вы, пан профессор, наверняка, сармат на двести процентов, только сейчас не время на болтовню! – вмешался адвокат, мобилизованный взглядом графа. – Давайте вернемся к теме, господа…

- А к какой из тем? – спросил Клос. – Разговор шел об арестантах, о евреях, о цыганах, о не забываемой паном начальником прессе эндеков…

- Я и сам помню ту красную макулатуру, что, наверняка, была любимым чтивом пана Седляка! – пробасил Мертель.

- Левая пресса не нападала на евреев! – твердо заявил Седляк.

- Правильно, она не нападала на своих издателей, редакторов, клиентов и читателей. Она нападала на поляков и пыталась отучить польскую молодежь от патриотизма!

- Чушь! Она атаковала шовинизм и ксенофобию темных людей, пан Мертель! Она пропагандировала принципы общественной справедливости, равенства, пролетарского достоинства…

- Долго вы еще будете цитировать нам эту херню, все эти напыщенные фразы из блевотины Маркса с Энгельсом, пан начальник? – спросил Кортонь. – Здесь вам не штабной совет большевистской ячейки…

Седляка охватило бешенство. Он заорал:

- Да по какому праву?!!...

- По праву, а не по леву, таваришч!

Седляк поглядел по сторонам, и пискнул, хотя и агрессивно:

- Господа, я не коммунист!

- А я не гедонист и не курильщик трубки, - задекларировал Станьчак, пуская вокруг головы клубы пахучего дыма.

- Но ведь я и вправду не коммунист, господа! И никогда коммунистом не был!

- Точно так же, как товарищи Троякий, Сталин и Ленин, - сказал Мертель. – Они тоже видели коммунизм глубоко в заднице, для них важна была власть или пенёндзы, зато в горлянках коммунизма у них было полно, всяческой "общественной справедливости", "совместной собственности на средства производства", "прав пролетариата" и "угнетения трудового народа".

- Господа, да отцепитесь вы от пана начальника, - вмешался Станьчак. – Он и вправду не коммунист.

- Тогда почему же он разевает пасть словно красножопый? – спросил Мертель.

- Потому что он марксист, то есть, поклонник культа Маркса. Божка он себе выбрал весьма покалеченного умственно, но даже великие боги древней Греции были не без недостатка или не без греха. Возьмем, к примеру, Зевса…

- И что вы имеете против Маркса, пан профессор? – спросил Седляк.

- Что я имею против Маркса? Его плохой подход ко мне, ergo, к человеку, пан начальник.

- Плохой подход к человеку? Вы что, с ума сошли? Да марксистская концепция человека…

- Это однобокая концепция, убогая, словно похлебка из брюквы, – перебил Седляка профессор. – Она совершенно лишена воображения, мифологии или, хотя бы, чуточки живительной сумасшедшинки. Для Маркса человек – это несложный "homo faber", рабочая лошадка, производитель без внутренней жизни, ну, разве что, силач, способный свергать богов. Намного точнее видели человека Монтень, Шекспир или Паскаль, по мнению которых, "homo sapiens" это "homo demens"[16], безумец и фокусник, существо многообразное, носящее под черепом целый космос снов, фантазий и мечтаний.

- И душу, - прибавил Гаврилко. – Душу, наполненную Богом, ибо сотворенную Богом.

- Скорее уже, переполненную Библией, дорогой вы наш попик, - поправил его профессор. – Библией, очень сильно приближенной к "Капиталу" и коммунистическим теориям, и вместе с тем – насколько же далекой от них, насколько им враждебной. Брось человека в лужу и провозглашай ему, чтобы он оставался на том месте, где поместило его Провидение – и ты докажешь, что ты сторонник библейского порядка, а не классовой борьбы. Summa summarum – если мы поглядим…