Цена

- Чего вы не знаете, пан адвокат? – дожимал его Седляк. – Ведь это же просто, как дважды два. Нам всем ясно, что если мы не согласимся на Трыгера и Островского, тогда все мы можем быть наказаны по приговору какого-нибудь подпольного или лесного суда…

- И кто это говорит? – пытался контратаковать директор кинотеатра, но с другой стороны ему нанес удар Малевич:

- Давайте без эвфемизмов – тайного суда! Это шантаж, а точнее, даже хуже, чем обычный шантаж – это запугивание, это террор, и я протестую!

Мертель, который после драки с Брусем сидел погашенный, потому что ему было стыдно, больше не выдержал и ожил, будто молния:

- Да вы знаете, о чем вы говорите, пан магистратор?! Да вы поляк или ренегат, которому все равно, какой порядок будет царить на этой земле – швабский или польский?!... Холера ясна – если люди, которые уже несколько лет рискуют собственной головой и жизнями своих родных, чтобы Польша обрела независимость, для вас стоят столько же, что и каждый, кто пытается просто пересидеть войну и делает все, лишь бы только не потревожить оккупанта…

- Пан Мертель, эту свою школярскую фразеологию оставьте своим ученикам! - перебил его Малевич. – Эту войну выигрывают не партизаны, а Советы и союзники, которые бьют немца очень эффективно. А то, что делаете вы, утверждая, будто делаете это ради свободы и национального достоинства, становится причиной смерти множества невинных людей!

- Неправда! – заорал Кортонь.

- Неправда?... Относительно того, что мы здесь делаем сейчас, дорогой мой?! Мы спорим о том, кого можно спасти из людей, которых гестапо арестовало и приговорило к смерти лишь потому, что отряд АК или НВС убил пару немцев! Эта пара убитых немцев не имеет никакого значения для судеб войны – исключительным же результатом стала гекатомба поляков…

- Неправда, неправда, неправда!!! Результатом вчерашней операции было крушение поезда, фрицевского поезда, везущего оружие, боеприпасы и солдат на фронт! То есть, ослабление военной силы немцев! Движение по этой линии было задержано…

- Оно уже восстановлено, - сообщил Годлевский. – Швабы стащили в кювет два аварийных вагона, а колею исправили за несколько часов.

- Ну вот же! – торжествовал Малевич. – Истинным результатом является гекатомба самых ценных поляков, которые пригодились бы Польше, когда та будет уже свободной!

- А по вашему мнению, пан магистратор, она станет свободной, когда все мы не будем желать пачкать руки убийством швабов?

- Вы уж такие штучки не применяйте, пан Мертель! Идите с ними на конкурс демагогов или еще куда-нибудь, а здесь дураков не ищите.

У Мертеля буквально отняло речь, зато физиономия Кортоня приняла выражение глубокого отчаяния:

- Ну как вы не понимаете, что оккупантам следует показать, что…

- А потому, пан Кортонь, что по математике в школе я был лучше вас! И знаю отсюда, что за каждого пришитого фольксдойча или рядового вермахта свою жизнь отдают десять, а то и более, поляков, нередко – весьма значительных поляков – и счет тут весьма паршивый; можно даже сказать, что такие расчеты в жопу можно засунуть! Уж простите, героические мои коллеги, но так у меня выходит из расчетов!

- По вашему мнению, если бы не было сопротивления, то все было бы тип-топ, так?! – кипятился Мертель. – Фрицы никого бы не убивали, не вывозили в лагеря, жизнь в Генерал-Губернаторстве была бы милой и приятной? Да разве вы не видите, что немцы творят с нами в течение этих четырех лет?! Опомнитесь!!!

Магистратор взмахнул рукой, словно желая отогнать облако дыма, ходящего волнами между столом и потолком.

- Я вижу одно… Что было бы намного меньше жертв, если бы…

- Если бы все наши земляки подставили фрицам очко, смазанное вазелином!

- Вы, пан Мертель, обязательно выиграли бы в том конкурсе демагогов…

Тут на помощь Мертелю снова пришел Кортонь:

- А вы, пан магистратор, посмотрите на евреев! Разве они защищались, или устраивали покушения, или же эсэсовцев выбивали? Нет же! Все были белые и пушистые. И что это им дало?...

- Правильно! – согласился Клос. – Так им помогло, как мертвому припарка!

Малевич не признал себя побежденным:

- Евреи – это совершенно другое дело. Фрицы убивают их по расовым причинам, и вы все об этом прекрасно знаете!

- А нас убивают из спортивного интереса, так? – спросил у него Кортонь. – Ведь нас тоже убивают без остановки! Нас тоже считают утерменшами, правда несколько лучшими недолюдьми, посему евреям дали первенство по дороге в могилу, а мы в этой очереди стоим на третьем месте, потому что между нами и евреями есть еще и цыгане. Или я не прав?

- Насколько мне известно, не только фрицы считают евреев худшей расой… - заявил Седляк, просверливая Кортоня значащим взглядом.

- Это камешек в мой огород, пан начальник?!

- А в чей же еще! Сложно забыть вашу эдекскую прессу, все те статейки, все антисемитские рисуночки ваших карикатуристов, все те…

- Вам, видно, сложно забыть то, что вы сами же и придумали! Национал-демократия никогда не пользовалась безумной расовой аргументацией, и никогда…

- И Дмовский ни словечка не написал против евреев!