Цена

- Не хочу язвить, пан профессор, впрочем, я и не смог бы быть таким же язвительным, как вы, - вмешался Хануш, - но я желаю спросить: кого вы презираете больше: Бога или Маркса?

- Так вы заметили, докторишка, насколько они похожи? Эти импозантные бороды, словно серебристые цоколи для пророческих физиономий!... Отвечу вам – Бога я не презираю и не отношусь к нему легко, хотя к Нему у меня отношение совсем иное, чем у всех тех, которые бегают в костел, рассчитывая на Него по знакомству.

- Говорите, что хотите, профессор, истинных верующих не оскорбишь! – возмутился Кортонь. – Мы не для того становимся на колени у распятий.

- А ради чего же?! – удивился Седляк. – Чтобы получить отпущение грехов за убийство президента Нарутовича, господа эндеки?

Кортонь сорвался с места со стиснутыми кулаками, с жаждой убийства в глазах, но на сей раз не Кржижаноский или Годлевский, но сам граф прервал стычку громовым голосом феодала:

- Хватит, господа! Хватит уже этих скандалов, не хочу здесь видеть никаких драк! В том числе, и партийных драк на словах, поскольку мы собрались здесь совершенно с другой целью. Напоминаю, мы должны определить, кто будет выкуплен из лап гестапо.

Но Мертель напомнил и о своем:

- Но у нас имеется и патриотический долг! Повторяю, Трыгер и Островский должны быть выкуплены ради… ради высших идей, общенациональных, осмелюсь сказать: даже во имя государственных интересов. Думаю, что все здесь присутствующие, за исключением, может, пана почтмейстера, прекрасно это понимают…

- Не все, пан Мертель, - сообщил Малевич.

- Я тоже не понимаю, - прибавил Хануш.

- А если речь идет о предложении, - продолжал магистратор, - то думаю, что среди выкупленных должны быть: директор Кужмич, бургомистр Венцель, ну и, вне всяких сомнений, профессор Стасинка.

- Господа, я поддерживаю эти кандидатуры, - объявил Седляк. – Кужмич - обязательно!

- Так что… - пожелал подвести итог диспута Кржижановский.

- И еще обязательно – пан судья Ивицкий! – закричал аптекарь.

Мертель не смог справиться с возмущением:

- Ну вот вам! У нас имеется уже четверо: Кужмич, Венцель, Стасинка, Ивицкий, то есть – без Трыгера и Островского! Черт подери – для этих двоих место должно быть! Люди, да вы разве не понимаете, что…

- Господа, так можно ссориться несколько суток! – притормозил Мертеля редактор Клос. – Давайте решим проблему голосованием, пусть решит большинство собравшихся.

- Правильно! – крикнул начальник почты.

- Действительно, весьма разумное предложение, - присоединился ювелир.

- Я тоже так считаю, - согласился полицейский.

- А почему большинство? – спросил директор кинотеатра.

Мертель повторил вопрос, словно был эхом Кортоня:

- А действительно, почему, простите меня, большинство?

- А потому, что большинство больше меньшинства, - пояснил ему Бартницкий.

- Но это всего лишь с точки зрения математики.

- Даже и демократии, - поправил его Клос. – Любая демократия основана на большинстве.

- А охлократия – нет? – с издевательской усмешкой спросил профессор.

- Я говорю о настоящей демократии!

- Да? И что же вы считаете настоящей демократией?

- Свободный выбор, профессор, свободный выбор.

- Это какой же?

- Такой, который является непринужденной демонстрацией многих людей, мыслящих идентично. То есть, голосующих одинаково.

- Станьчак понимающе покачал головой:

- Ясно! Если большое количество верующих в одно и то же, представляет собой аргумент, тогда очень легко прийти к выводу: все должны жрать дерьмо, ведь миллионы мух ошибаться не могут!

- Вам снова шуточки, пан профессор! – вздохнул Клос. – У вас, действительно, что-то серьезное против демократии?

- Немногое, дорогой мой редакторишка. Лишь то, что при демократии голоса людей образованных, людей разумных и честных учитываются точно так же, как и голоса неграмотных, бандитов и проституток. А поскольку в каждом государстве всегда больше дураков, разбойников и женщин легкого поведения, чем людей разумных и праведных – тогда следует признать, что демократия не является безошибочной, если смотреть на нее со стороны выборных урн.

Большие настенные часы пробили очередной час, заглушая очередное вмешательство адвоката Кржижановского:

- Пан профессор, ваши спекуляции, софизмы и остроумные словечки просто восхитительны, но мне кажется, что в нашей ситуации они только пустая потеря времени. У нас нет времени на подобную словесную эквилибристику, когда решается вопрос о человеческих жизнях. Я за предложение пана редактора – пускай решает большинство.

- Правильно, господа, правильно! – оживился старший сержант Годлевский. – За этим столом проституток и безграмотных я не вижу. Пан редактор, говоря о выборе, имел в виду выбор, который делают люди первоклассные… то есть, солидные, правда?

- Да, пан сержант. Я говорил о выборе, что и есть демократией, где решает разумное большинство, а вот меньшинство…

- Неразумное, темное меньшинство? – продолжил за Клосом изумленный ксендз.

- …а меньшинство должно такому выбору подчиниться.