Цена

- Удивительно!... Вы так замечательно говорите по-французски, и не поняли столь простого предложения? Просто я выразил вам сои поздравления, пан директор городской больницы!

- Я не директор, пан Мертель.

- От этого вас отделяет всего четыре шага. В тот самый момент, когда вы переступите порог и покинете нас, не желая пятнать собственную совесть – вы подпишете приговор профессору Стасинке, которого мы, что ни говори, собрались выкупить.

Хануш приложил ладонь ко лбу, как бы желая проверить температуру, и прошептал:

- Разве я не говорил?... Я же предвидел подобное обвинение…

- Правильно, вы уже говорили об этом, и очень трогательно, я чуть не всплакнул, - безжалостно продолжал Мертель. – Видимо, теперь придется поплакать над вашей неблагодарностью по отношению к руководству, пан Хануш? Вы понимаете, что вы делаете? Разве все должно быть настолько простым – профессор Стасинка становится к стенке, а заместитель директора занимает его кресло, получает его зарплату, берет на себя все его обязанности? Ca m'est bien egal[20], но…

- Да как вы смеете так говорить? Это подло, пан Мертель!... Впрочем, мое отсутствие не изменит результата голосования.

- Ваше отсутствие, доктор, - поддержал Мертеля Кортонь, - заразит других слишком чувствительных типов, результатом чего станет уклонение от ответственности ради каких-то личных расчетов. Когда вы отсюда уйдете – уйдет и несколько других, которым стулья уже поджаривают зады, я мог бы без труда указать их. И тогда вся инициатива рухнет – мы никого не спасем.

- Зато никого и не убьем! – заявил Брусь.

- Наоборот, мы убьем самых ценных, поскольку не вырвем их из лап гестапо, хотя судьба и подарила нам такой шанс!

- Кому-то судьба уже дала шанс повышения по службе… Что ж, директорское кресло – это директорское кресло, - процедил Мертель, пронзая взглядом Хануша.

- Боже милосердный, но ведь я же не потому! – вскипел доктор. – Просто я считаю, что… что мы не должны…

- Просто вы считаете точно то же, что и пан магистр Брусь – что вам нельзя запачкать ручки! – обвиняющее указал пальцем на врача Кортонь. – Что вы не станете играть в палача! Ведь вы такой приличный…

- Стараюсь, пан Кортонь, чего по вас как-то не видно! – парировал Хануш. – Стараюсь, стараюсь быть приличным!

- Ну конечно! Таким же приличным, как уважаемый наш пан почтмейстер, который жив только лишь потому, что несколько лет назад профессор Стасинка прооперировал ему кишки, вытаскивая своим скальпелем из могилы. А вот теперь, пан Седляк, с вашей по-мощью и, возможно, помощью других слишком впечатлительных господ, он пошлет профессора Стасинку в могилу, и таким вот способом поблагодарит его за спасение собственной жизни.

Седляк не был уязвлен, отвечая с точки зрения собственной партии:

- Эндеки бредят по своей натуре, но вы, пан Кортонь, проявляете удивительнейший недостаток ума даже по сравнению с другими эндеками!

- Он просто сумасшедший! – добавил Брусь.

- Так вы тоже красный? – спросил Кортонь у Бруся.

- Нет, всего лишь нормальный. А вы, по-видимому, и вправду с ума сошли! Вас следовало бы назвать свиньей, законченной свиньей, и я сделал бы это, если бы не считал, что вы умственно больной, что вы – сумасшедший!

- Тогда запишите в сумасшедшие и меня! – взорвался Мертель. – И пана графа, и пана адвоката, и пана редактора, потому что они думают аналогично!

- От моего имени прошу не говорить! – предупредил Клос.

- Я говорю от имени всех тех, для которых слова "отчизна" и "патриотизм" хоть что-то значат!

- А "Бог" и "честь"? "Бог" и "честь", господа! – включился Станьчак. Среди наших священных триад "Бог – честь – отчизна" всегда сверху! А для остальных – "девица – вино – песня"!

- Пан профессор, может, хватит уже этих глупостей! – потребовал Кортонь.

- Почему же? "Я естем Поляк малы, а муй знак то оржел бялы"[21]!

- Ваш знак, профессор, это пьяная курица!

- Сумасшедший дом! – вздохнул Бартницкий.

- Воистину, - согласился с ним Мертель. – Жаль только, что не дом патриотов! Но, быть может, не все здесь такие, что не заботятся о своем виде. Проведем голосование…

- Да в заднице видал я ваше голосование! – пожал плечами Седляк.

- А в заднице то, что вы сдрейфили, пан Седляк – сдрейфили, боитесь, что проголосуют не по-вашему! Что выиграют люди, которые не избегают этой грязной, по вашему мнению, игры!

- А вы считаете, что она не грязная? – спросил доктор Хануш.

- Я считаю, что необходимо любой ценой спасти людей, за выкуп которых мы проголосовали, пан Хануш!

- Любой ценой?

- Да!

- В некоторых ситуациях имеются слишком высокие цены и слишком дорогие монеты, так что вам лучше выбирать слова, - сделал замечание Мертелю магистратор Малевич.

Профессор Станьчак снова прервал свою дремоту с открытыми глазами, потому что раздался его баритон: