Цена дара

— А я не о тебе говорю, мой дорогой друг. О всех тех, кто не ты, — Чесвик отодвинулся, давая больше места моему стакану. Отер ладонью лицо от выплюнутого мной виски, распластал руки по спинке дивана и закинул ногу на ногу. Начал болтать носком начищенных до глянцевого блеска ботинок. — Сам посуди… люди сразу скажут: о чем ты говоришь, дружок? У меня в жизни столько потрясений, ты и понятия не имеешь, о чем говоришь, — на этот раз расхохотался Чесвик, глядя на мою кислую морду. — Да, я понятия не имею, о чем говорю. Но и они тоже.

— Продолжай.

— Мы все дети этого мира и нас не так-то просто раскачать. Мы находимся внутри системы, она защищает нас и всех это вполне устраивает. Потому что так и задумано. А мы не знаем, как это — иначе… — Чесвик сощурился, — А ты знаешь.

Глоток.

— Допустим, я даже немного понимаю, о чем ты. Но что с того?

— …но иногда в системе случаются ошибки и появляются такие, как ты.

— И в чем же ошибка?

— Если говорить языком социализма, вы, как бы это сказать… граждане совсем иной реальности. Находитесь вне системы. Потому что пропускаете через себя совсем другой мир.

— Какой?

— Поломанный.

— Что ж, теперь я знаю о тебе чуточку больше, — я осушил стакан, со скрежетом о стол притянул к себе бутылку виски и налил новую порцию. — Ты больной ублюдок, Чесвик.

— Каждый слышит, что ему близко, а подобное тянется к подобному. На твоем месте я бы порадовался, — отзеркалил Чесвик мои же слова, улыбаясь гекконьей головой.

Он либо держит меня за идиота, либо уверен, что я ввяжусь в его игру.

— Все пытаюсь отгадать, о каком поломанном мире ты говоришь. И что-то ничего не приходит в голову.

— Врешь. Ты сразу знал ответ, — вылупился на меня Честер, зубы в его рту исчезли под тонкими губами, как бы я не пытался их разглядеть. — Я говорю об аде. Через тебя проходит ад, Артем, и это, увы, никак не исправить. Ну, и ощущаешь ты все то, что присуще этому прекрасному во всем отношении месту. Из года в год, изо дня в день.

— Ад? — рассмеялся я, — Задвигай эту около-религиозную хрень кому-нибудь другому. Я этой дрянью не балуюсь.

Шея Чесвика двинулась, выставляя вперед голову. Он сощурил влажные глаза и подобрался ко мне своей головой, хитро, будто что-то знает:

— Тогда почему за тобой гонятся демоны?

В воздухе повисла секундная пауза. И все же, какой он все-таки сукин сын.

— Знаешь, Чесвик, все это звучит как правда, а пахнет как дерьмо.

— К сожалению, правда очень часто пахнет именно так. Но не все так ужасно, как кажется. У тебя есть прекрасный инструмент, открывающий совсем иную дверь. Сам отгадаешь какой это инструмент, или мне подсказать?

— Поэзия.

— Маленькая радость, которая помогает прикоснуться к полной противоположности ада. Продолжим отгадки. Противоположность ада — вариантов не так много.

— Рай.

— Да! От созидания совсем другие ощущения, не так ли? — Чесвик картинно, участливо вздохнул. — Все талдычат, что противоположности притягиваются, но это полная ерунда. Такие как ты вмещают в себя и то, и другое как сосуд с двумя несмешивающимися жидкостями. Одна течет вверх, а другая вниз. И тебя разрывает изнутри, я прав? Конечно же, я прав… Когда встречаются две противоположности, случается шторм. Напряжение до предела, а потом. Вжух! — Чесвик снова отзеркалил меня, когда растопырил пальцы вокруг своей головы, — Вспышка. Взрыв. Вулкан. Ты сам мне это сказал, мне даже не пришлось ничего придумывать. Штормит так, что искры из глаз. И гадко, и сладко. Приходится жить во всем этом дерьме, но такова цена.

— Какая цена? — сузив глаза, гипнотизировал я Чесвика.

— Цена твоего дара.

Здесь становится слишком жарко.

— Какого хрена тебе от меня надо?

Оттолкнувшись спиной от дивана, Чесвик привел в движение выпуклый дряблый живот, походящий на желе. Быстро оказался рядом, пошарил в кармане брюк, достал большую замшевую коробку для колец и протянул ее мне.

— Я сторонник взаимовыгодных союзов, — сказал он мне, глядя так, будто испытывал жажду.

— Хочешь сделать мне предложение? Кажется, я уже сказал, что предпочитаю женщин.

— Твои предпочтения не пострадают, — Чесвик откинул крышку из вишневой замши, будто отдавал мне свою руку и сердце. В шелковом углублении, где по всем правилам должно было находиться кольцо, покоился прозрачный восьмигранник размером с небольшой кубик льда.

— Что это?

— Когда ценителю интересно, контрабандист становится совершенно беспомощным, — Чесвик аккуратно вынул восьмигранник, в его пальцах он сразу изменил цвет. Ледяная прозрачность уступила нежной перламутровости. — Это искусственный интеллект последнего поколения. Новейшие технологии информационного комбинирования… его сознание соткано из полуорганического волокна. Нелегального настолько, насколько это вообще возможно. Редкая, очень редкая штука. Таких буквально единицы.

— Только и всего? — усмехнулся я.

У Чесвика сверкнули глаза. Этот лихорадочный блеск был мне хорошо знаком — так глядели маньяки, убийцы и наркоманы, которые знают, что без дозы их убьет ломка.

— Чесвик, ты не только больной ублюдок, но еще и извращенец.

Он меня не слушал.