Цена дара

На целую неделю уносят только комбинированные наркотики, но для этого нужно заранее просверлить свою башку и вживить чип. Плевое дело — я бы только за, но любые преобразования запрещал контракт. Нарушить его означало лишиться возможности выплевывать на фанатов слова, а между первоклассной наркотой и творчеством я всегда выбирал последнее. Восстание искусственного интеллекта сделало из землян трусливых скотов и загоняло планету в каменный век.

— Кажется, я сказал, что ценитель всего редкого, а не идиот, — рассмеялся Чесвик. — Все, что я предлагаю — редкость. Все, с кем я встречаюсь — редкость. И штучка у тебя в руках — тоже небывалая редкость. Или ты считаешь себя рядовым писакой, который знает только три ноты на разный лад?

И все же я взял шприц из ладони Чесвика, с любопытством осмотрел его, будто искал доказательство его честности. Красно-зеленая пластинка с подсветкой и пусковым механизмом — ничего особенного. Полагаю, доказательство должно было находиться внутри. Вряд ли Чесвик хотел, чтобы я увидел вечность прямо сейчас. Все-таки он мой фанат, он сам так сказал — я ему верил. Фанаты редко желают смерти своим кумирам — он не желал. Я всегда делаю правильные выводы, даже если они основаны только на интуиции. Вот только воры честными быть не могут, а Чесвик, безусловно, был тем еще вором. Значит, ограбление мне еще предстояло.

— Эта штука научит меня летать? — тотальное безразличие научило меня доверять мутным типам.

— Эта штука научит тебя любить, — тянул мокрую улыбку Чесвик. — Меня любить. И его любить, — он кивнул на Вердана, — Не поверишь — даже себя. Будешь смотреть на разноцветных попугаев и даже обретешь собственные крылья.

— Пахнет банальщиной. Что, и облака будут?

— Услышишь райских птиц.

— Чтобы любить, нужно иметь один простой навык — радоваться, — Чесвик развлекал наглым спокойствием, хитрой улыбкой и каким-то тайным намерением. — Но, когда ко мне приходит радость, тут же просачивается яд и смешивается с ней, превращая в очередное дерьмо. Пух! Радости как не бывало. И я ныряю в свое привычное паршивое состояние. Да, мне это тоже не нравится. Мне ничего не нравится. Никогда. Никакая наркота это не исправит.

— Признателен за открытость. Не боишься говорить такое незнакомцу?

— Какая разница? — я закатал черную ткань водолазки, чтобы пустить по вене поэзию, — Ты все равно меня не слышишь.

— А вдруг — слышу? Может, за этим я сюда и пришел?

— Если вор начинает раскрывать карты — готовится украсть действительно по-крупному, — усмехнулся я, а Чесвик тянул улыбку и молчал. Молчание — знак согласия. Плевать. Пусть берет, что хочет. — Посмотрим, насколько твоя дрянь редкая, ценитель. — Шлепнул по исколотым венам и глубоко вдохнул.

— Притормози немного, — нарочито беспечно произнес Чесвик, покинул позу Прекрасной Елены, сел на диван, упер локти в колени и сцепил костлявые пальцы. — Вердан, настало время небольшого сюрприза. Давай сделаем это, пока наш друг не улетел на облака. Оставь нас. Ты же знаешь, счастье любит тишину.

Вердан взглянул на меня вопросительно, я одобрительно кивнул.

— Ну, раз так, пойду ловить кроликов, — встал Вердан, чуточку повышая свой гонорар за сегодняшний вечер. — Говорят, если идти за белыми, можно увидеть много интересного.

Дверь захлопнулась.

— Я думал, эта дрянь и есть сюрприз, — кивнул на дозу в руках.

— О, нет, это всего лишь маленькая признательность… — отрицательно покачал головой Чесвик, удовлетворенно прикрыв глаза.

Он предвкушал удовольствие — я видел.

— За что?

— За творчество. Я же сказал, что в каком-то роде ваш фанат…

— Ты мутный тип, Чесвик, — откинулся я на спинку кресла, сделав обжигающий глоток виски, — Пару минут назад меня это забавляло, но сейчас что-то отпало желание рыться в твоем болоте. Выкладывай, что нужно, или я отправлюсь за белыми кроликами вслед за Верданом.

Никто так и не удосужился принести лед. Приходилось пить виски теплым и крепким. Впрочем, не помнил, когда в последний раз что-то разбавлял.

— Хочешь знать, что на самом деле с тобой происходит? — Чесвик придвинулся ближе, вытянув дряблую гибкую шею. Его лицо оказалось вплотную к моему и глядел он так, будто действительно понимал, о чем говорит.

— Удиви меня, — усмехнулся я в стакан виски.

А он забавный, этот Чесвик. Силится объяснить мне то, что и сам я объяснить не могу. Так уж получилось, что в своей шкуре я живу всю жизнь, а он всего лишь дышит в мое лицо влажным гекконьем дыханием.

— Люди… он ведь привыкли, что внутри них тепло и уютно, — рассмешил меня Чесвик, но ему, видимо, было на это плевать. — Человек статичен, неуклюж, неповоротлив… никто даже не задумывается, что благополучие, которое они ощущают внутри себя — это подарок, а не само собой разумеющееся данность.

Я расхохотался, выплюнув глоток виски, который только что проглотил.

— Сам себя слышишь?