Цена добра

Когда началась Великая Отечественная война, я уже ходила в школу, знала сказки Пушкина, но о гениальном писателе Толстом ничего не ведала. Провожая на фронт сыновей, старожилы напоминали о завещании предков. И слова «Это наш дом!» звучали как священный гимн в каждом пожелании седобородых стариков. Еще тогда где-то там, в глубине души, во мне впервые вырезались золотыми буквами слова «Это наш дом!» И все, что было на моей земле, от малюсенькой незабудки до высоких горных вершин, вместилось в моем левом боку. И война породила во мне глубокую боль и страстное желание пойти на защиту этой земли, крикнуть: «Это мой дом! Оставьте нас в покое!»

Я с болью сроднилась, как с камнем ручей,
Я двигаться стала, не чувствуя боли,
Сроднилась, как птица с отсутствием воли,
Как травы с метелями зимних ночей.
Я к боли привыкла, – не так ли привыкли
Деревья к осенней своей наготе:
Забыли они о былой красоте
И ветками голыми кротко поникли.
Но все-таки дереву, птице, ручью
Скажу: объясните, как в самом начале
Вы с болью свыкались и как не кричали,
Как я не кричу…

Да, война оставляла глубокие следы в сердцах детей. Они с болью наблюдали слезы матерей, сестер, детей тех, чьи отцы остались на поле боя. Аул наш, казалось, потемнел и стал похож на птичье гнездо, откуда вылетели со своими песнями птицы…

Война приносила не только боль, она усиливала привязанность к родной земле, и каждый, даже ребенок, стал мыслить по-взрослому – зрело. Все по-другому стали смотреть на мир. И эти горы, скалы, ущелья казались теперь красивее и бесценнее, чем до войны. «Это наш дом! – как набат звучало в наших умах и сердцах. – Это наш дом, и ни одна вражья нога не ступит на нашу землю».

Война также расширяла наш кругозор. Если раньше дети думали, что мир начинается с гор перед аулом и кончается горами за аулом, теперь они переживали за блокадный Ленинград, радовались мужеству Сталинграда. В наших детских сердцах вмещалось так много восхищения героями и Родиной. Гордились подвигами, плакали, когда наши отступали, радовались каждому маленькому продвижению наших войск.

Именно война подарила мне в детстве умение мечтать. Мои детские мечты уносили меня то в блокадный Ленинград, где я совершала подвиги, убивая фашистов, то удавалось убить Гитлера, и весь мир чествовал меня.

Мне бы просто два крыла,
Чтобы я взлететь могла,
Чтоб, забот земных не зная,
Птицей реять в вышине,
Где безбрежна синь сквозная
И дышать привольно мне.
Мерить, звонко торжествуя,
Небо, ласточке под стать,
И в погоду грозовую
Клювом молнии срывать.
И, не выдержав разлуки,
Страсть к полету утоля,
В поступившей к сердцу муке
Словно выдохнуть:
– Земля!

«…Мы победили, война кончилась!»

Да, наконец, война кончилась. Победа была общая, одна радость на всех, и мы, дети, ликовали со всеми. И я – мечтатель – торопила каждый день.

Наземь радостно упасть
И прижаться грудью к травам,
К росным веткам ивняка,
К скалам, теплым и шершавым,
К ясной влаге родника.

Были тяжелые послевоенные годы. Засуха стала настоящим бедствием. Люди работали не покладая рук: кирками, лопатами. Мы учились вечерами, а днем помогали своим матерям.

Я искала одиночество, только оно позволяло мне погружаться в свои мечты. По дороге в школу и обратно я учила стихи Гамзата Цадасы и Мухтара Абакарова, чтобы декламировать их на школьных вечерах. Расстояние от нашего аула до Арани, где учились все дети соседних аулов, было порядочное. Толстых больших книг я еще не читала.

Однажды на уроке математики произошло то, что круто повернуло мою жизнь. В пятый класс к нам пришел новичок. Это был худенький, бледный и высокий мальчик по имени Саид. Он был молчалив, никто ни разу не видел его улыбающимся. Друзей в классе у него не было. Как звонок с урока – он с книгой в руках выходил и на урок первым заходил в класс. Все предметы он знал на «отлично», при этом никогда не поднимал руки, но когда учителя его спрашивали, уверенно, с достоинством отвечал.

Однажды на уроке внеклассного чтения учительница Патимат его спросила:

– Саид, для меня и для всех ребят ты настоящая загадка, уже два года, как ты здесь учишься, но почему-то ни с кем не дружишь, не общаешься.

– Разве я плохо учусь? – спросил он, приподняв левую бровь.