Цена добра

Зубаир привел свою жену в новый каменный дом. Его строили несколько лет. В таких случаях вся родня помогает друг другу. У Зубаира родня тоже не осталась в стороне, объединились и двоюродные, и троюродные братья. Дробили в горах камни, там же их тесали и не спеша тащили на стройку. Тщательно рассматривали каждый камень, подходит ли он к кладке, усердно подгоняли. С каждым камнем в стену ложились сердечное тепло и старание, все старались, чтобы понравилось возлюбленной хозяина дома.

Когда невесту ввели во двор, казалось, что на каждом камне играет радуга. Как положено, Сухбат сопровождало несколько женщин, они шли с зажженными лампами, сверкающими кувшинами, наполненными родниковой водой. Подруги невесты пели, хлопая в ладоши: «Мы несем в дом и свет, и тепло, мы несем воду, дарящую жизнь, пусть в доме будут счастье и радость в изобилии!» И на самом деле, Сухбат будто сама превратилась в настоящий горящий очаг, она источала тепло, свет и благополучие.

Утром, как правило, Зубаир просыпался раньше Сухбат, он будил ее своими поцелуями. И все горело в руках у Сухбат, мигом на столе появлялся завтрак, они ласково клали друг другу в рот лакомые кусочки. Бегом она спускалась по лестнице во двор, доила корову и вдвоем с мужем провожала ее в стадо. Затем, взявшись за руки, шли в поле. Зубаир собирал с цветков росинки в свою широкую ладонь. Мазал их на гладкую, как спелый персик, щеки Сухбат и повторял неустанно слова песни:

Как теплая жемчужина,
Кругла,
Росинка на ладонь мою легла.
Давай ее разделим пополам —
Росинку ту, что мягко светит нам.
В конце концов,
Как знаем я и ты,
Она не просто капелька воды.
В ней солнца жар,
В ней плавный диск луны,
В ней небо и земля отражены.
Давай же все, что уместилось там,
Разделим мы с тобою пополам,
Разделим поровну, как хлеб и соль,
Надежду и печаль,
Восторг и боль.

Несмотря на то, что некоторые осуждали такое поведение Зубаира и Сухбат, заметно было, как другие мужья потихоньку брали с этой семейной пары пример. Они начали ходить вместе со своими женами, старались быть ласковыми и внимательными с ними.

Сухбат не изменила и беременность. Она так же легко успевала везде, на всем оставались тепло и свет ее трудолюбивых рук. Первенцем у нее был сын. Его назвали в честь прадеда, который славился мастерством в резьбе по камню. Его работы ценились на вес золота, к нему записывались в очередь. Нарекли новорожденного не просто Хабиб, а Хабибдада. Мальчика лелеял весь тухум, его все любили. Через два года Сухбат родила дочку, ей дали имя умершей матери Сухбат – Патимат. Дети вместе росли, играли, и всюду их с собою брали родители. Летели годы, в их доме прочно поселились счастье и благополучие. Так, видимо, было суждено. Однажды двоюродный брат Зубаира – Асхаб приехал в отпуск из Сибири, где он работал. Возвращаясь назад, он забрал с собой Хабибдаду.

– Поедем, посмотришь, как мы мосты строим.

– Дядя Асхаб, ты строишь мосты? – удивился Хабибдада.

– Ясное дело, я сам не строю, а участвую в этом большом деле.

И Хабибдада во время каникул уехал с дядей в Сибирь, он остался там работать учеником мастера. Ему тогда было всего пятнадцать лет.

Сухбат и Зубаир лелеяли свою дочку Патимат и жили дружно, с любовью, как в медовый месяц. Дома у них все время царило веселье, они любили юмор, розыгрыши, подхватывали смешные истории и от себя добавляли остроты и передавали другим. Они умели создавать веселое настроение, потому что были счастливы. Двадцать лет они жили, душа в душу, не зная ни грубости, ни ревности. С годами они лишь молодели, и небо для них было таким же голубым с белыми пенистыми облаками.

Как-то, выйдя на очередную прогулку, Сухбат и Зубаир, любуясь буйством природы, незаметно дошли до края пропасти. Зубаир встал на острый камень и начал кричать: «Эй, эхо, повтори: «Сухбат, я тебя люблю!» «Я тебя люблю!» – повторяло эхо. Все вокруг наполнилось – «Люблю! Люблю!» Вдруг Сухбат почувствовала сильный толчок, она резко обернулась: Зубаир вместе с камнем, на котором стоял, летел в пропасть. Дикий крик Сухбат разнесло эхом: «Зубаир! Зубаир!» Люди стали прибегать на этот душераздирающий зов. Но было поздно, никто не смог помочь.

Весь аул скорбел по Зубаиру, а Сухбат не могла даже плакать, окаменевшая, она, обняв дочку, не переставала повторять: «Что мы будем делать?!» Криками, стонами Сухбат не выражала свое горе, но на глазах всех сразу сникла, постарела, сгорбилась; когда шла, ноги ее путались, куда шла – забывала, улыбки на ее лице уже никто не видел, кожа на лице стала желтой, обвислой. Она не снимала траур, любила одиночество.