Цена магии

— О нет, все прекрасно! Просто хотел узнать, вы когда-нибудь слышали о таком виде наказания, как, ммм, — мысли волшебника запаниковали, в поисках слова, которое могло бы подойти, но в итоге решили выкрутиться и придумали это слово сами, — ш… штраф?

— Что, простите?

Есть множество прекрасных слов, которыми можно описать солнечный свет — одно поэтичнее другого. Если подобрать верную комбинацию, подобно той, что используют в сейфах, но только из слов — так вот, если это сделать, то образ света приобретет просто невероятное великолепие и возвысится надо всем сущим.

В алхимической лаборатории Супримуса свет мерк. Превращался в незаметное ничтожество, в ничего — и словно прекращал свое существование.

По крайней мере, пока. Это была лишь крайняя мера на время работы — солнце не должно было отвлекать члена Правительства. Более того — оно не должно было засвечивать реагенты и другие материалы. Они были, как бы это сказать, слишком привередливыми.

Супримусу пришлось перенастроить все приборы по новой, и он очень долго пытался выгнать из головы мысль о магическом землетрясении — причины его беспокоили члена Правительства. Но вскоре, все встало на круги своя — приборы заработали, движимые восстановившей свое течение магией, а голова освободилась, ничто не тяготило ее. Супримус был готов к работе.

Он натянул перчатки. То, что лежало на большом столе, который мог принимать вертикальное пожелания, было, мягко говоря, очень щепетильным. Некоторые бы сочли триумвира вивисектором, начали бы кричать ему в лицо об этике, морали, гуманности и так далее.

В общем, им бы точно не понравился человеческий труп на столе.

С другой стороны, все крики ужаса этих людей были бы не обоснованы. Супримус никогда не убивал людей ради своих алхимических опытов — обычно, они сами обрекали себя на смертный приговор, по причинам, с ним, членом Правительства, не связанным. И, в конце концов, кто сказал, что опыты на человеческих телах, мертвых телах — противоестественны? Если бы врачи в свое время не решил залезть внутрь человека, как внутрь плюшевого мишки, и обнаружить там вовсе не синтепон — то медицина бы так и осталась стоять на месте, приобрела бы статус пустого звука, уступив место воле божественной. И как бы радовались тогда священники с инквизиторами, а также ведьмы, врачеватели, шаманы и прочий сброд, который ни к религии, ни к магии и уж, тем более, к медицине не имел никакого отношения.

Супримус посмотрел на мертвое тело с долю секунды, а потом принялся разглядывать прибор. Жидкость, черная, как деготь, циркулировала по трубочкам и смешивалась с другими растворами, постепенно капая в колбу. Даже для члена Правительства эти опыты были не самыми приятными — но он успел приноровиться. Триумвир занимался ими долгие годы, с каждой удачей и неудачей все ближе приближался к своей мечте. Только вот то, что конкретно он делал, было загадкой для всех, кроме него самого.

Хотя, порой Супримус и сам спрашивал себя: а возможно ли сделать это? Что-то ускользало у него — какая-та деталь, не сказать, что маленькая, скорее наоборот — огромная, но словно написанная невидимыми чернилами. Ультрафиолетового фонарика у Супримуса, к сожалению, не было.

Член Правительства посмотрел на свои зарисовки — человек в разных позах, и какие-то символы, понятные одному Супримусу. Он взял в руки скальпель, покрутил его и посмотрел, как тот блестел в свете тусклых магических ламп, а потом, почесав густую и короткую седую бороду, взял в руки пробирку с черной жидкостью — и капнул на безжизненные пальцы образца, лежавшего на столе. Все то, что прятало кости, начало постепенно растворяться, словно от кислоты — и через несколько минут от кисти остались лишь костяшки пальцев.

— Кхм, — раздалось за дверью лаборатории. — Супримус, я не спрашиваю, можно ли входить, и просто вхожу. И ты знаешь, что я знаю, что у тебя на столе.

Дверь открылась, впустив внутрь предательский солнечный свет, но ненадолго. Тот словно поспешил быстрее скрыться. Внутрь вразвалочку вошел Златочрев, положив руки на живот.

— Прости, что отвлекаю, но ты опять забыл, — Златочрев даже не смотрел по сторонам, потому что уже бывал здесь. Но взгляд его ненароком упал на стол. — О, вижу, у тебя что-то получается. Поздравляю!

— Спасибо, — выдохнул член Правительства в черном костюме, убрал инструмент, пробирку и начал стягивать перчатки. — И что на этот раз?

— Балкон, Супримус. И да, я знаю, что ты терпеть не можешь эти вещи.

— О нет…

Вскоре, двое уже поднималась по винтовой лестнице. В стеклянной трубе продолжали падать и петь философы — деньги чеканили сами себя. Два члена Правительства направлялись в сторону балконов — всего их было три, и они выходили в один и тот же двор. Располагались балконы так, что мысленно их можно было соединить линией в треугольник.