Цена магии

Жизнь услышала эту мысль, которую Инфион подумал слишком громко, и добавила ее в список ближайших дел. Не в этот раз — так в другой. Точно так же, как делает жизнь, когда кто-то говорит (или очень громко думает): «Ну, хуже уже быть не может».

— Ну, хуже быть не может, — заложил Ромио бомбу замедленного действия. Эта фраза была кодовым словом, как в старых и не всегда хороших шпионских фильмах — там бы после нее активизировались спящие агенты, ну, а в данном случае, весь мир приготовился дать кому-то пинка.

— Никогда так больше не говори, — сказала Лолли.

Некоторое время они шли молча.

— Давайте лучше подумаем, что нам теперь делать, — наконец-то нарушил тишину Инфион.

— Для начала, не вести себя как идиоты… — работница Борделя покосилось на Ромио.

— Но кто же знал, что здесь…

— Давайте серьезно, — перебил дважды «неместного» волшебник. — Мы сейчас все немного в штанах Ромио. Только вот его в Златногорске никто прикончить не пытался, первое время. И у него оставались деньги.

— Ну хорошо, хорошо. Давай проведем эксперимент, — вздохнула Лолли, останавливаясь.

Девушка встала на месте аккурат перед каким-то домом, и зачем-то подняла голову вверх — видимо, просто, чтобы отвлечься. В глаза ей тут же попался огромный каменный дракон на крыше, который выглядел реалистичнее всех других — какой-то он был слишком… проработанный, словно конкретно для этого дома архитектор не поскупился на детали.

Все внимание на мгновение припало к каменной рептилии. Дунул легкий ветерок — но его было достаточно, чтобы растрепать волосы Инфиона, который тут же отвлекся на поправление шевелюры.

— Так что ты там говорила про эксперимент? — осведомился он.

— А. Точно. Так вот, эксперимент. Что вы обычно делаете, когда у вас кончаются философы?

— Что за идиотский воп…

— Пусть ответит Ромио, — Лолли жестом заткнула работника Бурта. — Ну?

— Эээ… Ну, допустим, пытаемся найти еще.

— А как мы можем найти их в чужом городе?

— Эээ…

В голове романтика началось некое подобие короткого замыкания. В Златноорске такой проблемы финансового характера у него не возникало.

— Ну, я же говорила, давайте не вести себя как идиоты. Так что мы делаем?

— Могу предположить, что мы работаем, — устало сказал Инфион. — А если мы в чужом городе — то мы находим работу.

Первобытный ужас, хотя, скорее отвращение ко всему сущему охватило волшебника. Дракон на вершине дома стал казаться еще более живым — все из-за ливнем накрывшего Инфиона потока эмоций, которые на время отключали мозг. Да, это было воистину ужасно — еще утром он думал, что вся ситуация может сойти за мини-отпуск. И ничего страшного, что вас преследуют — хоть на какое-то время можно было сменить обстановку, развеяться. И что в итоге? Опять все по новой. По какой-то невероятной причине, момент отдыха опять превращался в каторгу.

Троица глянула на улицу, которая расширялась по мере продвижения вперед — подобно шлангу, что начал раздуваться с одной стороны. Дома расступались в разные стороны, драконы наблюдали с крыш каменными, лишенными жизни глазами. Улица вела куда-то вдаль, в размытое, дымчатое будущее и к таким же размытым домам, которые еще не приобрели четкость в поле зрения Златногорской троицы. Совсем вдалеке шестом торчала огромная башня Правительства — сердце Сердца.

Самым логичным было искать работу где-то в центре города, чтобы закончить ее быстрее — философов там отсыпают, уж наверняка, намного больше. Непонятно, куда вела эта улица — была ли это верная дорога, или очередное ответвление от прямого пути. На лад поэтов-любителей — «рукав судьбы», суливший очередные неприятности. Но это если говорить исключительно образно, а вот если говорить прямо, то одно было известно точно.

Дорога эта вела в центр Сердца Мира.

Дороги сплетались, скручивались, наслаивались одна на другую — перекрестки, тупики, внезапные ямы и так далее, и так далее… И в этом сумасшедшем лабиринте заплутал, пытаясь найти верный путь, Ш’Мяк. Он потерялся в собственных мыслях, бегал по ним, как лабораторный хомячок по стеклянным трубкам — но, в отличие от надрессированного грызуна, так и не мог найти дорогу назад.

А потом он проснулся.

Строго говоря, хозяин «хостела» вовсе и не спал — всего лишь задремал с того самого момента, как вошел в дом после ночных дел. И во время этого непонятного состояния, которое было тонким, обветшалым мостом между реальностью и миром снов, он думал — скорее подсознательно, чем намеренно. Его мозг обдумывал то, чем они занимаются по ночам.

Ш’Мяк поднялся с кровати, сел и понял, что, не считая скинутого наспех пальто, даже не разделся. Он потер бородку, которая на его голове напоминала корешок репки (а когда хозяин дома краснел то, и вовсе, свеклы), оглядел глазами комнату, плакаты Фуста, неокрашенную фигурку его же и задумался. Хозяин «хостела» сортировал ночные мысли, как шишки на шишкосушильной фабрике, отличая перешишкосушенные от недошишкосушенных — в нашем случае, сортируя бред сновидений от осознанных рассуждений.