Цена моих грез

– Тогда позволь мне увидеть Даню. Прошу тебя!

Я не могу пропустить встречу с ним. Я не могу пропасть для него. Пускай для всех, пускай навсегда, на других наплевать, а он… Ему пока рано знать, что есть что–то еще страшно, кроме смерти.

– Благотворительностью не занимаюсь, – ухмыльнулся зверь без сердца и без капли человечности. Мне кажется, у него никогда никого родного не было, раз он понять не может. Хотя… Дьяволу чужды привязанности. Им чуждо все то, что делает человека человеком: семья, любовь, глупости, рутина, вылазки по пятницам.

– Что ты хочешь? – я знаю, что он потребует, но все равно спрашиваю. Наивная дура. Надеюсь, что он не хочет до конца сломать меня. Что он не унизит…

Зря. Он именно это и сделает, Даша, причем с удовольствием. Он этого и желает. Чтобы мучилась, корчилась.

– Я многого хочу, Снежинка, – Левич обхватывает мой подбородок сильными горячими пальцами, большим гладит по контуру лица. – Хочу до умопомрачения твои пухлые губки, – он немного надавливает на нижнюю губу, приоткрывая зубы. – Кусать их, слизывать с них твой запах, отобрать их жар. Хочу твою улыбку. Чтобы улыбалась мне, а на щеках ямочки, в которые можно погрузить язык. А еще… Я до безумия хочу оказаться в себе.

Я замерла. Застыла. От его слов и от того, что по коже плыли горячие мурашки. От шока. От наглости и откровенности.

– Знаешь, чтобы я делал? – Павел наклонился так, что теперь его хриплый голос бил теплом в мое лицо, согревая его еще больше. Щеки и так пылали каким–то тягучим жаром. – Целовал бы твои соски, сжимал бы их зубами, – его указательный палец проводит по кромке моих зубов. – А ты бы… Чтобы сделала ты?

У меня голова закружилась, дыхание стало через раз. Хотелось заорать, чтобы он прекратил. Чтобы замолчал, потому что водитель все слышит. Что… Господи! Что мне плохо от его слов. Я теряю контроль над телом, я теряю саму себя в неведомых мне доселе ощущениях.

Хочу крикнуть, чтобы перестал ломать.

Но он все выпивает своим внезапным поцелуем – все мои запреты, все горькие слова, не отзвучавший крик. Неожиданно и неприятно жарко. Будто в зной пошел снег. Будто наждачкой по коже.

И я не могу сказать, хорошо ли мне, или отвратительно. Потому что совру, если скажу, что меня воротит от его поцелуя. Однако солгу и сказав, что мне хорошо. Самый болезненный способ убить априори не самый кровавый, нет, самый болезненный – морально убить. Словами, действиями, что приятны телу, но отрава для души.

Мой стон смешивается с горячими слезами. Удовольствие с разочарованием в себе. В этом яде я захлебываюсь.

А зверь с лицом божества отстранился и пару секунд смотрел на мое лицо в слезах с безграничной ненавистью в глазах, а потом отвернулся, словно бы ничего не случилось. Я тоже поспешно развернулась и сквозь слезы смотрела на… На знакомые улицы! Сначала с недоверием, потому что не могло этого быть. И думала, что на повороте водитель повернет в обратную сторону, однако этого не случилось. Нет, машина направлялась именно туда, при том, что Левич ни слова не произнес.

Быстро стерла с лица холодные капли и запретила думать себе о том, что мужчина еще утром запланировал эту поездку.

Звери не совершают хороших поступков, Даша. Звери потому и звери: им важна только собственная выгода. Так что он как–то отдал приказ водителю уже после моего унижения. Точно. И его безмолвный раб просто поменял траекторию нашего пути. Пускай даже это невозможно, но лучше верить в это.

Едва автомобиль был припаркован у ворот детдома, я, не дожидаясь особого приглашения, сразу же выскочила наружу и, обжигая свое горло осенним пряным воздухом, прокричала самое любимое имя на свете:

– Даня!

Я его увидела еще из окна, в машине. Он с детьми гербарий из остатков листвы собирал. Из–под шапки светлые волосы торчат, личико раскрасневшееся и серьезное, но это до того, как мой голос услышал. Увидев меня, побежал навстречу, а собранные листья разлетелись в разные стороны, утонули в лужах, как мои переживания и состояние на грани истерики.

Обняла хрупкое тело сына, встав на колени прямо на грязной земле, пачкая брюки. И ощущение такое, что я Даньку вечность не видела. Словно бы вчерашний день ушел от меня как запущенный с балкона бумажный самолетик, я его поймать пытаюсь, но он далеко уже, уносимый ветром, а дальше только парапет и бездна за ней.

Мой ветер – это совершенно неясный моей логике мужчина, чьи шаги я слышу за спиной.

– А почему ты сегодня поздно? – спросил Даня, пальчиками перебирая мои волосы. – Влад говорил, что ты меня бросила, а я его не стал слушать. Он завидует.

– Так получилось, – выдохнула я. – Прости. Просто на работе задержали и вот так…

Слезы проклятые в горле застряли. Не дай Бог еще расплакаться перед детьми как совсем ребенок.

– А этот дядя кто?

Я поднялась с колен, но не отпустила теплые ладошки своего малыша, и, повернувшись к стоявшему за мной Левичу, представила их:

–– Даня, знакомься, Павел – мой хороший знакомый. Павел, а это мой сын.

Он с нечитаемым выражением лица смотрел на Даниила, а после присел на корточки и с какой–то завораживающей улыбкой заговорил: