Такие наивные, но в то же время взрослые какие–то с налетом печали, у него “хочу”. А я в его возрасте хотел машинку и чтобы мама не пила.
– Можно, моя радость, – она целует его в щеку, а у меня губы горят – моя кожа помнит поцелуй с ней.
Бросив еще один взгляд на нее – такую близкую, сидящую у меня под боком, и настолько далекую, будто из другой вселенной, приказываю водителю ехать в парк. Неважно какой, но чтобы с лавочками и с кафе.
Даня хотел всего лишь какао и по парку погулять. И от этого наивного желания глаза щиплет, а во рту вязкая горечь. Что не я исполняю его мечту, а совершенно посторонний. Который, скорее всего, продолжает игру. Игру, где карты – чужие мечты и желания, а декорации – наша жизнь.
Сжимала зубы, проклинала Левича… И глубоко в душе его благодарила. Даже вот за это. Пускай играет, но Данька таким счастливым выглядел. Я его таким никогда не видела после того, как у меня его отобрали.
– Мамочка, смотри! – сын пальчиком мне указал вход в парк, который виднелся уже. На множество шариков и людей в костюмах всяких персонажей из сказок и мультфильмов. – Ой… Какие большие! А их потрогать можно? А они разговаривают? А шарики почему летают?
Он всю дорогу тихо сидел: смотрел на мир, который, оказывается, прятался за коваными воротами детдома. И теперь за каждым углом и поворотом новый и неизведанный мир. Для него разный, а для остальных – обыденный и серый.
– Можно потрогать. Разговаривают. А в шариках воздух такой, что вверх их поднимает. Хочешь, я тебе куплю такие шарики? С рисунками или обычные?
– Правда купишь? – теплые пальчики мою ладонь сжимают, а каре–зеленые глаза на меня смотрят. Сияют. – И с рисунком можно? Вон того кота?
Я кивнула, обнимая его и чувствуя себя плаксой. Вот серьезно. Уже который раз к горлу слезы подступают, потому что в моем детстве всего этого было отбавляй. Отец хорошо зарабатывал и нас с Дариной сильно баловал.
Я чувствовала всей поверхностью кожи его взгляд. И запах чувствовала, потому что Павел близко ко мне сидел. И это сочетание кружило мне голову, мне казалось, что все это – сон. Мираж. Не может такого просто быть. Чтобы похититель выгуливал свою пленницу вместе с сыном, делая вид, что мы – семья. Жутко звучит, правда? Что мы семья зверя. Что у дьявола может быть семья.
Он хорошо играл роль “папочки”. Едва машина остановилась, он вышел, чтобы открыть нам с Даней дверцу, потом сам купил, не слушая мои возражения, те самые шары в в форме кота, которые хотел Даня. Так как налички у него с собой не было, а карту не принимают, то переводил прямо со счета через телефон. И улыбнулся на безграничную радость, что проявилась на лице моего мальчика. От этой улыбки у меня что–то дрогнуло.
Не могут чудовищи так…
О чем–то они говорили, а когда я спросила, о чем именно, мне Даня сказал, что “о своем, мужском”. И смех, и слезы.
И в кафе сводил. Заказал на обед пиццу, чай, что–то на десерт и какао с собой нам с сыном. А себе, конечно, кофе. Горький, черный, как мне кажется, проекция его жизни.
После обеда, за который опять же заплатил Левич, мы гуляли по осеннему парку. Будто действительно… семья. Папа, сын и мама. Только это не так. Потому хотела вырезать где–нибудь, чтобы люди знали, что он чужой, и не умилялись. Что он зверь, чтобы я сама в это поверила.
Я грела ладони о стаканчик с какао, которое не хотелось пить, точно как Павел. Он тоже не пил, смотрел на счастливого Даньку и молчал. И я не знаю, что меня тогда дернуло, но… Но слова все же прозвучали:
– Давай поменяемся? – протянула ему стаканчик, где мое имя красивым шрифтом написали.
Хотела попробовать немного его жизни. Кофе я пила исключительно сладкий и с молоком, а вот который он заказал – ни разу. Как и таких людей еще ни разу не встречала, как он.
– Тебе не понравится, – но он в ответ протянул свой стакан. И так прозвучало, будто бы он о себе говорил. Что он мне не понравится…
– Не попробую – не узнаю.
И чуть ли не подавилась первым глотком. Горький! Рот вяжет даже. Но я проглотила и этот глоток, и следующий. Смотрела ему в глаза, в его зеленый шторм, в его бурю. Хотела узнать, что там, в эпицентре его вселенной, но… Нет. Нельзя. Невозможно. Неправильно. Не могу и не посмею.
– Неплохо, – вынесла вердикт я. – А тебе как?
Он тоже сделал пару глотков.
– Очень вкусно, – и взгляд направлен на меня. Будто бы обо мне. Будто бы…
Хочу бросить чертов стаканчик на землю, втоптать ногой в землю, но… Опять не могу. Просто отворачиваюсь и слежу за Данькой, который какой–то листик нашел.
– Мамочка! – он мне в пальцы вложил лист в форме сердечка. – Смотри, сердечко. Мое! Дарю его тебе, мамочка!
И обе ладони теперь жжет: в одной черный кофе, в другой пылающее сердце.