Цена моих грез

И в его руках я – музыкальный инструмент. Только ноты, что я выпускаю из припухших от его напора губ – его имя. И каждое его движение, прикосновение отзывается во мне переплетением нот, чувств, тихих всхлипов и опять нот. Павел, Паша, Паша…

Как странно, да? Что другой, чужой, человек может стать настолько близким и родным, что более не представляешь без него своей жизни. И твоей музыкой становится он один. Твоей Вселенной, твоим.

И Паша сейчас просто мой.

Когда внезапно моя обнаженная спина коснулась холодного шелка покрывала, я вздрогнула. И мужчина, до этого целующий мою шею, остановился, напряженно посмотрел на меня сверкающими темно–зелеными глазами и хрипло сказал:

– Если ты не хочешь, то…

Я не дала ему договорить – немного приподнялась и поцеловала его, вновь смешивая наши дыхания и вообще нас.

Как странно, да? Что вот вы абсолютно чужие и разные, а потом любовь объединяет вас в одно. В одно целое, которое боится своего прошлого. Потому что там не было вас, а были он и она. По отдельности.

Сначала было больно, но даже резкая боль не заставила разжать объятия, наоборот, я прижалась теснее не в силах разорвать желанную близость. Не сейчас, когда внутри костер, а вокруг – пустота, вакуум. Не сейчас, когда я впервые поступила так, как хотела, а не как надо.

– Не останавливайся, – попросила я напряженного Пашу, сжимая его плечи и оставляя на коже красные следы от ногтей.

И он сделал первое движение, осторожное, мучительно–восхитительное. Я обвила его не только руками, но и ногами, чтобы стать ближе, чтобы всем телом чувствовать его. Стать его частью.

– Не больно? – спросил встревоженно Паша.

Вместо ответа я впилась в его губы, целуя, кусая, делясь всем тем, что творилось у меня внутри и что не передать словами. Только близостью, прерывистым дыханием, стоном, его именем, срывающимся с губ.

Я то ли горела, то ли тонула, то вообще летала. Была звездой, что пылала сверхновой, потерянной в океанских водах ракушкой, была перышком, которое целовал порывами ветер и уносил все вдаль – к луне, в космос.

Я была. Дышала им. Горела в его страсти. Тонула в его чувствах. Летела к его Вселенной.

А когда мир раскололся надвое, я сгорела, чтобы заново родиться, я утонула, чтобы выплыть другой, долетела до его Вселенной, чтобы стать ее частью.

ГЛАВА 23. ДАРЬЯ. ВПЕРЕДИ НАС ЖДАЛ ОГОНЬ

Кто бьет последним, тот бьет сильнее.

(с) Генри Райдер Хаггард

– Этот день самый сумасшедший в моей жизни, – призналась я, устраиваясь на его груди.

Ощущения у меня были… Волшебный, неописуемые, невероятные и сказочные. Было так хорошо, легко и спокойно, что не верилось во все, что было до нашей близости. Не могло быть той боли, что сжигало сердце, моей потери контроля над своими эмоциями, лживых и мерзких людей. Не могло всего этого быть, кроме Дани, Влада, их любви, а потом крепких мужских объятий, его дыхания и мерного биения сердца.

– Паршивый день, – согласился со мной Паша. – Но вот ночь мне понравилась. Ну, то, что после того, как я пересмотрел все записи с камер. И после того, как я всех ко всем чертям прогнал. И после того, как нашел тебя… – он замолк и, нахмурившись, сообщил: – Слушай, Снежинка, я злиться начинаю.

– Вот не начинай, – я смутилась. – А то я тоже начну злиться, припоминая наше знакомство, а потом все то, что мне поведали твои дорогие и любезные гости о тебе.

– Туше! – признал свое поражение мужчина. Мой мужчина и мрачно протянул: – Давай–ка поподробнее о моих дорогих и любезных гостях. У меня кулаки чешутся… тесно поздороваться с ними.

– Пусть чешутся, – хихикнула я. – Но не сейчас. Не хочу портить такой момент разговором о столь прогнивших людях. На таких в принципе не стоит тратить время. Лучше скажи, что я самая лучшая на свете и уложи меня спать. Завтра у меня важная сцена, а еще я должна заехать к Даньке.

– Уже сегодня, – зевнул Паша. – Вставать через три с половиной часа, а мы еще не ложились.

– Черт! – вздохнула я, а потом напомнила: – А сказать, что я самая лучшая?

– Ты самая лучшая, восхитительная и великолепная, Даша, – он улыбнулся.

– Приятно–то как… – я себе кошку напоминала, которую любимый хозяин почесал за ушком, а потом за другим ушком и, на десерт, за шейкой.

И я уже почти спала, когда его губы легко коснулись моей щеки, и Паша прошептал:

– Еще самая любимая…

Поняла, что вот эти три слова стоили всего того, что случилось на приеме. Самые сильные отношения – прошедшие огонь и воду. И если воду мы преодолели, то впереди нас ждал огонь.

Утро случилось внезапно и совсем не вовремя. Я секунду назад закрывала глаза, а уже будильник противно звенел, вырывая меня из сладких объятий сна… кажется, уже не первый раз звенел.

Проклиная все на свете, я все же кое–как выпуталась из одеяла через пять повторов жуткого рингтона, отодрала себя от теплой постельки и села.

Рядом никого не было…