Конечно же, сначала они были в шоке. Особенно Таня. Жениху девятнадцать, невеста полгода назад окончила школу; обрюхатил, дурак; девка тоже хороша, не знала, что ли, как предохраняться? про церковное лучше молчать. Ладно хоть не пария, не золушка; папа с мамой из соседнего поселка. Не подстилка, ничего не добивалась от Андрюхи, а просто сглупила по неопытности, и не делать же теперь аборт.
Первые месяцы, встречая невестку, Татьяна улыбалась сжатыми зубами. Быстро раздвигала губы, тут же сдвигала обратно; взгляд оставался холодный, прямой. Духовник советовал смириться; она старалась – но не выходило. Утром, став на молитву перед огромной, в полстены иконой Казанской Божией Матери, размякала, как баранка в чае; ощущала свечение веры, грелась надеждой: ну смогу полюбить, ну смогу же. А едва завидит тощую фигурку – кожа да кости, что он в ней нашел! каменела, покрывалась холодным гневом; намоленная чистота куда-то испарялась.
Но как только живот у девчушки раздулся, стал похож на маленький мячик, Таня сразу же сдалась. Чем тверже был Анин живот, тем мягче становилось отношение и тем чаще Татьяну хвалил духовник. Она легко обнимала невестку, ощущала ее твердую округлость, и сердце матерински билось над внучатым пл
А что творилось во время родов! они же начались внезапно, Швейцария накрылась медным тазом! Вспомнишь – вздрогнешь. Таня приказала включить мигалку, следом за «скорой» понеслась в роддом, прорвалась в родильную палату и стала метаться, срываясь то в слезы, то в смех. Аню вырвало зеленоватой жижей – не удержала рвоту и Татьяна. Андрюха думал отсидеться в приемном покое; мать впихнула его насильно, посадила рядом с юной женой, приказала: держи ее за руку, жми сильнее, ей от этого будет легче! Незнакомый евреистый врач отговаривал: ну не надо, ну прошу вас,
Татьяна пошла наблюдать за процессом, а Томский удалился в кабинет. Необходимости работать не было, от оперативного управления он давно отошел, только общий контроль и присмотр, но привычка – вторая натура. Включил телевизор на Блумберге – высветился скучноватый фон: кисейными лентами тянутся цветные строки; как на вокзальном табло, продолговато прокручиваются цифры. Пробежался по основным котировкам. Заглянул на форум.
Бедные ребята! Болтают, нервничают, продают, покупают, советуются, друг друга выручают, потом пускают по ложному следу и в последнюю секунду швыряют подсказку, как спасательный круг. Попутно кадрятся. И все – обман. Нет у них личной жизни. В пять сорок пять закроются торги, они переползут на форекс, чтобы торговать деньгами. Доллары на евро, евро на йены, йены на франки. И тоже будут дергаться, надеяться, гадать: где пробьется уровень поддержки, какое разрешить плечо, от скольких пипсов допустим спред? В час-два ночи отвалятся в постель; в глазах по-прежнему искрит; привидится обвал и крушение рынка – проснутся в холодном поту, сердце колотится, на часах четыре утра, и уже не уснуть.
Кто виноват, что эти – опоздали? Точно что не Томский. Так уж устроена жизнь. Каждому поколению – свой кнут и свой пряник. Эти – выросли в покое и достатке, зато не получат простора, будут частью чужого замысла. А мог ли думать Дрюпочка Томский, что будет сидеть на Рублевке, посреди четырех гектаров, дом с колоннами, настоящий замок? Никакой Рублевки не было. Не было з