Цена памяти (СИ)

— Мерлин, Грейнджер, — громкий, вибрирующий рык раздаётся из его горла. — Сколько можно требовать от меня?! Я приношу всю информацию, которую могу. — Он дёргает в сторону собственную мантию и достаёт оттуда большую пачку бумаг, а после одним резким движением швыряет их в сторону Гермионы. — Подавись. Имена, фамилии, местоположения. — Гермиона смотрит, как свитки разлетаются по сторонам, и видит на них схемы, нарисованные почерком Малфоя, и ряды фамилий. — Здесь три чёртовых отряда Пожирателей. Один был в Портсмуте, другой в Ковентри, третий в Норидже. Любой из этого списка убьёт меня, не задумываясь, если узнает, что я предатель. Так что можешь просто закрыть свой рот и принять с благодарностью то, что я предлагаю.

Листки разносит по полу, и на лице Малфоя вдруг проскальзывает удовлетворённое выражение, будто он ожидает, что Гермиона будет ползать перед ним на коленях, вручную собирая все материалы.

Она поражённо наблюдает за его истерикой, отстранённо думая, что в этот раз они заходят слишком далеко и, возможно, она сама не права, что хочет от Малфоя больше, чем он может дать. Но его поведение каждый раз выводит её из себя, и Гермиона не может размышлять рационально, когда дело касается Драко Малфоя.

— Да что с тобой не так? — спрашивает она тише, чем прежде. Взгляд скользит по полу, усыпанному свитками. Она взмахивает палочкой; заклинание закручивает в небольшой вихрь все разбросанные бумажки, и Гермиона следит, как они постепенно собираются ровной стопкой. Она наводит порядок там, где может; там, где Малфой пытается всё развалить. Она убирает за ним и внезапно чувствует накатившую усталость. — Почему нельзя быть человеком и вести себя соответствующе, а, Малфой?

— Может, потому что тяжело вести себя как человек, когда тебя не воспринимают таким? — Его слова лишают Гермиону дара речи, и она замирает с приоткрытым ртом, пока он, воспользовавшись заминкой, вдруг меняет тон: — Послушай, Грейнджер, я без понятия, что ты там себе выдумала, но мне не нужно, чтобы ты считала меня хорошим. Я не собираюсь тебе ничего доказывать, это не входит в мои планы.

Гермиона поднимает на него взгляд.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, Малфой, — произносит Гермиона, стараясь совладать с собственным голосом. — Мы оба делаем то, о чем договорились. Ты приносишь информацию, я сообщаю в ответ то, что знаю; я помогаю тебе, а ты отвечаешь на мои вопросы…

— Чёрта с два, Грейнджер! Я говорю то, что считаю нужным. Я помогаю там, где могу. И я уж точно не собираюсь вестись на твои жалкие попытки добиться своего.

— Малфой, да о чём ты вообще?

— Ты хочешь, чтобы я раскрыл тебе всё и сразу. Тебе постоянно нужно больше. Каждый чёртов раз, как бы я ни старался, ты всё равно разочарована и ищешь подвох.

— Но я не…

— Я рискую жизнью каждый чёртов день, можешь ты это наконец понять?!

— Малфой, не будь таким эгоистом. Все рискуют жизнью, в этом смысл происходящего сейчас, — произносит Гермиона твёрдо, но чувствует, что какая-то мысль не даёт ей покоя. Что-то шевелится в голове где-то на периферии. Что-то, о чём, возможно, стоит задуматься, но у неё нет времени. — К тому же ты сам говорил, что делаешь это для себя, я же не заставляю тебя!

— Да, Грейнджер, я делаю это для себя. И я рассчитываю, что когда… — он заминается на короткий миг, — если вы победите Волдеморта и дело дойдёт до судов над чёртовыми Пожирателями, ты будешь на моём заседании и дашь показания. Предоставишь дурацкие доказательства, что я, возможно, не так плох, — он гулко вздыхает. — Но я не собираюсь просить тебя об этом! Я не собираюсь умолять!

Гермиона теряется в замешательстве, искренне удивлённая оборотом, который принял их разговор.

— То есть я должна сделать это сама? По собственному желанию? — переспрашивает она.

— Да, Грейнджер, из сочувствия, из грёбаной жалости, из своего дурацкого гриффиндорского чувства справедливости — мне всё равно.

— А если я не сделаю этого?

— Это будет значить, что либо я крепко облажался, либо у этого мира не осталось вообще ничего хорошего, — припечатывает Малфой, и Гермиона чувствует, как сердце бухает в груди, будто прыгая из-под горла в живот и обратно.

Она смотрит на Малфоя долгим внимательным взглядом. Он выглядит изнеможенным. Что-то в его позе, в его голосе, в его взгляде на мгновение заставляет Гермиону испугаться.

Но не Малфоя — а за него.

Ей вдруг кажется, что он балансирует на грани, а она сама почему-то упорно продолжает подталкивать его к краю. Но даже мысли об этом не помогают Гермионе удержать очередной вопрос:

— Малфой, что там случилось и почему тебя не было так долго?

Он закатывает глаза и вдруг быстро поднимает руки к голове, ладонями зажимая уши. Движение такое сумбурное, такое отрывистое, что Гермиона понимает: Малфою всё сложнее держать себя в руках.

— Забирай свитки и проваливай, — гаркает он.