Цена предательства

Это крохотное хрупкое существо, моя госпожа, производило впечатление прекрасного ребенка, нарядившегося для этого бала, противного маскарада. Она была в белом платье с розовым поясом и в белых лайковых перчатках, немного не доходивших до худых, острых локтей, и в белых атласных башмачках. Я любовался ею — хрупкая, узкобедрая и такая белокожая, словно ее золотисто-рыжие волосы впитали в себя все краски, отпущенные ей природой, она искрила неутомимой энергией и искренней радостью. Ее глаза приковывали к себе взгляд — чуть раскосые, зеленые, прозрачные, в оправе темных ресниц. На белом, как лепесток магнолии, лбу две безукоризненные четкие линии бровей стремительно взлетали косо вверх — от переносицы к вискам. Она была прекрасна.

Мира взмахнула руками и закружилась, ее белое платье развивалось шелковым воздушным облаком за ней.

— Ах, как все прекрасно, — она счастливо засмеялась, — это самый счастливый день в моей жизни!

Она подбежала ко мне, — ну Рем, ну что ты такой грустный, но хоть сейчас улыбнись!

— Ты мне напоминаешь одну девушку, она тоже очень любила танцевать…

— Да, а как ее звали, ты ее любишь?

— Ее звали Маришка…

Бал только что начался, когда Мира со мной, следующим за ней сзади, вошла на большую, уставленную цветами и лакеями в белой пудре и красных кафтанах, залитую светом лестницу императорского дворца. Из зала несся стоявший в нем равномерный, как в улье, шорох движенья, через некоторое время послышались звуки оркестра, начавшего первый вальс. Неожиданно для всех и для меня, Мира схватила меня за руку,

— Ты ведь станцуешь со мной, Рем, — потом нахмурилась, — а ты вообще умеешь танцевать?

Я грустно усмехнулся, — ну мы же звери и не такие благородные и…

— Хватит поясничать, умеешь?

— Вот этот танец, — продолжал звучать вальс, — умею госпожа моя.

Напомаженный юнец, обтянутый в белые ретузики, изливавший от себя запах ужасных духов, поклонился принцессе и, пробежав мимо, вернулся, приглашая Миру на кадриль. Она, счастливая, сообщила с гордостью, что первая кадриль была уж отдана какому-то Войеру и что она счастлива была отдать этому юноше вторую. Военный в красно-белой креландской форме, застегивая перчатку и поглаживая усы, пригласил розовую от счастья Миру на очередной танец. Оставив меня любоваться на веселящихся креландцев, моя госпожа унеслась в центр зала, обнимая очередного партнера. «Мда, вечер будет долгим».

Через некоторое время я танцевал с нею обещанный вальс, и, к своему собственному удивлению почувствовал, что был бесконечно счастлив, счастье мое все росло и росло. Я был наполнен чистым, ярким бурлящим чувством счастья. Я не сразу понял, что это чувства моей госпожи, которые я так отчетливо чувствую благодаря ошейнику. Я попробовал рассердиться,

но едва я обнял этот тонкий, подвижный, трепещущий стан и она зашевелилась так близко от меня и улыбнулась так близко от меня, вино ее прелести ударило мне в голову: я вдруг почувствовал себя ожившим, когда я вернулся на свое место, закончив танец и оставив ее, я остановился и стал глядеть на танцующих, продолжая ощущать это чувство счастья. У меня появилась и прочно установилась неожиданная для меня мысль — она МОЯ.

Счастливая и раскрасневшаяся, Мира не переставала танцевать целый вечер.

Ко мне подошла какая-то креландка, пыталась говорить со мной, но, боюсь, я был очень неучтив с ней, не смотрел на нее, а видел только высокую стройную фигуру в белом платье с розовым поясом, ее сияющее, зарумянившееся с ямочками лицо и ласковые, милые глаза. Не я один, все смотрели на нее и любовались ею, любовались и мужчины, и женщины, несмотря на то, что она затмила их всех. Нельзя было не любоваться. Все освещалось ею. Она была улыбка, она была счастье, она была солнце, озарявшее все вокруг.

Император! Император! — вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу. По широкому ходу, между стеной дворян, император с женой прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное выражение. Все низко склонили головы.

Мира

Ах этот бал, волшебный, магический! Все будет прекрасно, сказочно. Императорский дворец сияет в ночи тысячами огней. Сквозь сотни окон изливаются яркие лучи света, вырываются взрывы музыки, слышутся бесчисленные голоса. Раз в год императорская чета давала большой бал. Пестрая толпа гостей, прибывших из всех частей Креландии веселится в громадных залах и дегустировала напитки.

Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях. Все смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу равномерный гул голосов, шагов, приветствий оглушил меня; свет и блеск еще более ослепил. Хозяин и хозяйка бала, мои родители, еще не появились. Люди смотрели на меня, указывали на нас Ремом, обсуждали. Я поняла, что я понравилась тем, которые обратили на нас внимание, и это нравилось мне.