Цена предательства

“Но в то же самое время, — вздохнула я про себя, и тихая грусть заполнила все мое существо, — Как будто, кроме того счастья, которое я испытывала, было другое, недостижимое в этой жизни счастье, о котором я невольно вспомнила в эту минуту”.

Император! Император! — разнеслось по залам. Вдруг все зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошли хозяин и хозяйка большого имперского бала.

— Его императорское величество Дарко Маркес Бронтейн, властитель Креландской империи, сюзерен малых королевств, правитель Ардора!

— Ее императорское величество Иария Монна Бронтейн!

Император Дарко шел быстро, кланяясь направо и налево, потом следовали посланники разных дружественных и не очень государств, министры, разные генералы, и конечно, любимая блистательная свита императора. Среди них был и Блистательный герцог Эжери Кранбский.

Эжери как всегда был прекрасен, он купался в море всеобщего обожания. Очевидно, считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Эжери был необыкновенно популярен, был хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги Меранского общества. Он имел репутацию большого ума и благородства. Женское общество, весь свет радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, с ореолом романтической истории о его спасении императора и всей креландской армии. О нем все говорили, им интересовались, и все желали его видеть. Мундир, шпоры, галстук, прическа Эжери, чуть подкрашенные губы, отбеленное лицо — все это было самое модное.

Я смотрела на него. Он сидел немножко боком на кресле подле маркизы Анны Шамер, поправляя правой рукой чистейшую, белую перчатку на левой руке, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних военных годах и лишениях в ужасном Ардоре.

Он подошел ко мне. Полным достоинства и грации движением я с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою руку и заговорила голосом, в котором я постаралась, чтобы прозвучали звучали новые, обольстительный, женские грудные звуки.

— Очень приятно встретить Вас, моя любезная принцесса Святомира;

— Ах, блистательный герцог, как долго я Вас не видела!

Я подняла на него глаза, полные восхищения. Мне казалось, что женщина не должна говорить мужчине, что любит его. Об этом пусть говорят ее сияющие, счастливые глаза. Они красноречивее всяких слов. Я открыто флиртовала и это было очевидно всем.

— Так следующая кадриль моя? — сказал он мне, целуя мою руку, при этом держа ее у своих чувственных губ чуть дольше, чем того позволяли приличия. У меня сердце выпрыгивало от волнения. Мой герой, а сколько благородства во всем его облике!

— Разумеется, если меня не уведут, — сказала я, обворожительно и завлекающе улыбаясь.

— Я не дам, — сказал он, — я забираю себе ваше сердце, промурлыкал он мне на ушко,

Я вся покрылась счастливыми мурашками.

— Отдайте же мне его обратно, — сказала я.

— Жалко отдавать, несравненная, — сказал он, сверкая глазами.

— Так вот вам, чтоб вы не жалели, — сказала я, оторвала перышко от веера и давая его Эжери. Тот взял перышко и жарким взглядом выразил весь свой восторг и благодарность.

Я была не только весела и довольна, я была счастлива, блаженна, я была добра, я была не я, а какое-то неземное существо, не знающее зла и способное на одно добро. Он спрятал перышко в перчатку и стоял еще некоторое время, не в силах отойти от меня. Я плавилась от его благородства и любви.

— Госпожа моя, Мира, — тихо раздалось у меня за спиной, когда он отошел, — этот человек, это и есть тот самый Эжери, о котором вы грезите?

— Да, он великолепен, не правда ли? Ты его встречал? Там, в Ардоре, да?

— Встречал, видел… на мальчишнике императора… — и еще тише, — Мира, это страшный человек, не доверяй ему, — я недоуменно оглянулась в сторону раба, — это одно из самых ничтожнейших существ во всем мире, он…

— Не сметь, молчать! — приказала я, — да я понимаю, креландцы вас, ардорцев, победили, разбили в пух и прах, но это война, это законы войны — кто-то побеждает, — он горестно поджал губы, — Рем, Эжери — герой войны, ты обижен, но это не может быть доказательством его ничтожности.

— Мира, не провоцируй его, не выходи никуда с ним одна…

— Госпожа, а не Мира, я твоя Госпожа, закрой свой грязный рот, — я гневно сверкнула глазами, — ты полон зависти и яда! Не пытайся опорочить любовь всей моей жизни в моих глазах. Я приказываю, больше ни слова, стой здесь и молчи. Я не хочу больше ничего слышать от тебя, ты раб, понял!

Я в ярости. Да как он смел. Он раб! Да, прав отец, прав…Я была так счастлива, как никогда еще в жизни. Я не хотела трагедий, печалей и горя Рема. Мне надоело его траурное выражения лица за эти два месяца! Я была на той высшей ступени счастия, когда человек делается добр и хорош и не верит в возможность зла, несчастия и горя.