Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945

Армянские, грузинские и татарские пленные, попавшие в руки союзников на Западном фронте в 1944 г., не были солдатами Власова, как предполагали многие комментаторы новостей. Они надели немецкую форму в целях совсем далеких от защиты Атлантического вала от западных союзников Сталина. Их не интересовало ни будущее Германии, ни будущее Советского Союза, но в 1942–1943 гг. они надеялись вернуть независимость, которой полдюжины сепаратистских правительств пользовались в 1918–1921 гг. Им выпала несчастливая судьба воевать с врагами, с которыми они не ссорились, за три тысячи километров от их домов. Многие бунтовали, как, например, армяне в Лионе и грузины на острове Тексель (Нидерланды). Сама удаленность этих географических названий отдает запутанностью и безнадежностью их дела.

И все же, если сравнить с мрачной историей рейхскомиссариатов, германская оккупация территорий на севере Кавказа была, вероятно, настолько гуманной, насколько можно было ожидать от армии, целиком живущей за счет оккупированной страны. Если бы не ужасные акции тайной полиции, которые не дали почти никакого результата, история могла бы сделать честь германским офицерам военной администрации, которые за те немного месяцев, что они пробыли на Северном Кавказе, ухитрились не злоупотребить гостеприимством. Если генералы Кестринг и Эвальд фон Клейст не совершали катастрофических ошибок, то это благодаря везению, что в их местах не оказалось тех, кто, скорее всего, втянул бы их в подобные ошибки. Я намеренно использую слово «везение», потому что случилось так, что Гитлер слишком мало интересовался Кавказом, чтобы разрешить широкомасштабное вмешательство в гражданские дела. У него было значительно меньше подозрительности в отношении истинных неславянских меньшинств с Кавказа, чем к украинцам, прибалтам и белорусам.

Оккупация этих земель, может быть, и не была этакими «половецкими плясками» из «Князя Игоря», как рассчитывали немецкие писатели, но по крайней мере одна тень почти исчезла. В конце лета и осенью 1942 г. военнопленные в целом не умирали от голода и тифа, и была некоторая умеренность в применении печально известного приказа о фильтрации (проверке на благонадежность). В этих местах, однако, военное управление было менее недоступно пониманию, чем в индустриальной Восточной Украине. Примитивные племена имеют необоримую тягу к профессиональному солдату. В то время как государственные гражданские служащие мечтают о том, как бы превратить примитивные народы в городские сообщества, профессиональный солдат мечтает о том, как бы превратить урбанизированного человека в члена примитивного племенного общества — подвиг, который возможен только через воинскую повинность и войну. Таким образом, в огромном тыловом районе группы армий «А» возникло нечто, напоминающее протектораты для аборигенов Южной Африки. В течение тех нескольких недель или месяцев, пока они существовали, эти маленькие автономии функционировали без особых трений. Но немыслимо, чтобы они могли долго пребывать в состоянии «солдатских садов Эдема», даже если бы германский солдат мог защитить их. Если бы не пал Сталинград, если бы великое германское зимнее отступление (и соответственно великое зимнее наступление Красной армии, в ходе которого противник на южном участке фронта понес невосполнимые потери. — Ред.) 1942–1943 гг. было отсрочено, то было бы достаточно времени для политических авантюристов, штабов Заукеля, Шикеданца и Бакке, чтобы войти в страну и сделать наихудшее, что было в их силах.

В апреле 1941 г. первоначальные планы Розенберга для земель восточнее Украины предвещали им мало хорошего. Памятуя о роли казачьих атаманов в Гражданской войне 1918–1921 гг. (1917–1922. — Ред.), Розенберг считал, что казаки Дона представят трудности при организации их в национальность отдельную от Великороссии. Не вдаваясь в мысли о будущем казачьем государстве, Розенберг сделал набросок рейхскомиссариата района Дона и Волги, который простирался бы до самого Саратова. В качестве правителя он выбрал министра-президента Брауншвайга, учителя средней школы по имени Дитрих Клаггес, чьи единственные качества были следующими. Он был в национализированном совете директоров сталелитейного завода «Герман Геринг» в Зальцгиттере и к тому же был единственным неназначенным лицом в распоряжении Розенберга, умевшим хоть как-то говорить по-русски.