Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945

Ибо и в мирное время, как и во время войны, русские не желали привлекать внимание к своим солдатам, сдавшимся в плен. В июле 1929 г. Сталин отказался подписать Женевское соглашение, по которому попавшие в плен бойцы Красной армии получали бы право на инспекцию представителей Международного Красного Креста. Ведь это означало бы соответствующее право инспекции опекающей державой в Советском Союзе. Этот отказ, как мы уже видели, эксплуатировался Гитлером в политических спорах, и им он стремился убедить свой Генеральный штаб. По мнению Гитлера, отказ Советов сотрудничать с Международным Красным Крестом означал, что они также отказываются уважать неписаные меры безопасности в ведении войны, которые применялись уже в течение двух столетий. Гитлер сознательно обходил стороной тот факт, что Советский Союз никогда не отказывался от соблюдения Гаагской конвенции 1907 г. В этом плане советская скрытность в вопросах прав инспекции иностранными державами была выставлена в таком свете, что выглядела ужаснее, чем была на самом деле.

Некоторые из генералов, как мы знаем, поддались воздействию этих аргументов. Их искушали поверить, что это будет война, в которой политические комиссары и люди НКВД безжалостно убивают пленных по общему принципу. Йодль, например, был достаточно неумен, чтобы предложить считать приказы о комиссарах и о юрисдикции «Барбароссы» ответными мерами. Но даже такие генералы, как Рейхенау, который соперничал с Гитлером в бессердечии по отношению к пленным, должны были заметить идиотизм выдвижения предположений до совершения факта. Если бы русские были первыми в расправе с пленными из принципиальных соображений, тогда приказы о репрессиях со стороны немцев оправдывали бы их в продолжение этой практики. А если немцы сделали это первыми, то русским не нужно было искать оправданий. Хотя Гитлер никогда не отменял приказов о комиссарах и о юрисдикции «Барбароссы», был такой момент, когда он был не против взаимного соглашения об обращении с обычными военнопленными. Имея в виду именно это, Герман Райнеке пригласил профессора Карла Буркхардта, президента организации Международного Красного Креста, проинспектировать один из немецких лагерей для военнопленных в тылу Восточного фронта. Райнеке также утверждает, что обращался к американскому поверенному в делах в Берлине господину Джефферсону Паттерсону и что у него был список имен советских военнопленных, составленный на случай, если вдруг будет достигнуто соглашение с Красным Крестом. Райнеке делал это, как он говорит, без ведома Кейтеля, который уже строго следил за его перепиской из-за критического доклада о состоянии лагеря для пленных в Риге.

Поскольку Кейтель был казнен почти за два года до процесса над ОКВ и так как Райнеке не сумел получить в свою защиту письменные показания под присягой от профессора Буркхардта и господина Паттерсона, его показания со скамьи подсудимых должны вызывать определенные сомнения. Но похоже, что на все это какое-то влияние было оказано Гитлером. По всей видимости, Гитлер сказал Бауру, командиру своего личного самолета, что Сталин ответил на запрос об обмене мерами по организации почтовой связи для военнопленных. Сталинские слова положили конец этому запросу[4]:

«Русских военнопленных не существует. Русский солдат воюет до последней капли крови. Если он предпочел стать пленным, он автоматически исключается из общества. Мы не заинтересованы в почтовой службе только для немцев».

Эта цитата выражает точку зрения Сталина на вопрос о военнопленных. (Примерно то же содержится в советском армейском уставе, который, как известно, «написан кровью». — Ред.) После высадки союзников в Нормандии, когда большое количество бывших солдат Красной армии (попавших в немецкий плен) попало в руки союзных войск, советское правительство потребовало репатриации своих подданных и проявило в этом деле огромную заботу. Но это была забота о том, чтобы необразованные и сбитые с толку люди, ставшие предателями, чтобы не умереть медленной смертью от голода, не избежали наказания за то, что не умерли. Для них репатриация означала трудовые лагеря. (После проверки абсолютное большинство бывших военнопленных было отпущено по домам. — Ред.) Это был первый случай, когда советское правительство проявило какой-то интерес к попавшим в плен солдатам после нескольких лет пыток и убийств. На советское правительство пала по крайней мере часть вины за смерть миллионов людей, но лежит она и на совести советских юристов, представлявших аргументы по делу о военнопленных в Нюрнберге.