Цена Шагала

— Нет, это не тот случай, — отмахнулся Трегубец. — Ты вот что: сваргань-ка мне кофейку покрепче. Там, на кухне, кажется, запасец оставался.

— Сделаем, — ответил Ян и исчез.

Через секунду в комнату вошел Сорин.

— Ну-с, Андрей Максимович, видите, какие в жизни неприятности бывают, — и он указал левой рукой сначала себе на физиономию, а потом на тело Толика. — Вас вид покойников не очень смущает?

— Большой радости не испытываю, — ответил Сорин.

— Это ничего, это по первости трудно, потом привыкаешь.

— Надеюсь, не придется, — так же сухо отвечал Андрей.

— Да не смотрите вы такой букой, — устало произнес Трегубец. — Присаживайтесь. Ян нам сейчас кофейку принесет. Вот что, Андрей Максимович. Вам, наверно, самому любопытно узнать, кто это за вами так серьезно охотится. Вы не тушуйтесь: всю вашу историю я хорошо уже знаю.

— Скосарев? — спросил Сорин.

— И он тоже. Да и знакомец ваш, добрейший Виталий Сергеевич, много занятного мне рассказывал.

— И Виталик тоже, — угрюмо вздохнул Андрей.

— Хотите сказать, что никому сегодня верить нельзя? Зря, батенька, — прервал думы Сорина Трегубец. — Просто они также, как и вы, в переплет попали. Человек, который вами так серьезно интересуется, что даже в Лондоне до вас добрался, очень крупная фигура, и просто так вы от него не скроетесь. Картинки эти, которые вы за собой как писаную торбу по всему свету таскаете, видать, серьезных денег стоят.

— Стоят, — согласился Андрей.

— Ну, вот видите. А настоящие бизнесмены просто так серьезные деньги из виду не выпускают. Для них ваша жизнь все равно что сигарета выкуренная. Таких, как вы, простите за обидные слова, они пачками в штабеля могут укладывать.

— Об этом я догадываюсь, — сказал Сорин.

— Но все же надеетесь ускользнуть.

— Пока удавалось.

— Вот что, Андрей Максимович: не будем ходить вокруг да около. Предлагаю вам почти паритетное соглашение.

— А именно?

— Я вам обеспечиваю надежную защиту на территории, по крайней мере, Москвы и Московской области. Вы же, в свою очередь, просветите меня насчет некоторых деталей ваших злоключений, а также, если в будущем понадобится, дадите официальные показания. Заранее предупреждаю, что ни о какой уголовной ответственности по отношению к вам речи идти не будет. Так что не пугайтесь: я вас из-под удара выведу.

— Допустим, — сказал Сорин. — Вам-то это выгодно, а я, может, и так как-нибудь…

— Да мне-то это намного меньше выгодно. Тем более теперь, когда я уже знаю фамилию заказчика, скорее вам будет интересно от меня информацию получить. Да и защитой обзавестись не мешает. Итак, Андрей Максимович?

— А вы мне назовете это имя?

— Да вот уж и не знаю даже: зачем оно вам, посудите сами?

— Да хотя бы из любопытства, — парировал Сорин. — Всегда приятно знать, кто тебя заказывает, не так ли?

— Приятно-то приятно, но вот полезно ли? Вы человек молодой, в бутылку полезете, начнете какие-нибудь хитрые способы мести придумывать — тут-то вас и сцапают.

— Ну, не такой уж я дурак, — ответил Сорин.

— Эх, не зарекайтесь! Я вот побольше вашего прожил, а, смотрите, какого дурака свалял. Если бы не Ян, лежать бы мне (вместе с вами, кстати) на этом грязном полу и больше уже никогда не думать ни о картинах, ни о чем-либо другом, более или менее прекрасном.

— И все же, если мы заключаем соглашение, то первое мое условие — имя человека.

— Ну, хорошо, хорошо, — ответил Трегубец. — Ермилов Геннадий Андреевич. Что-нибудь вам это говорит?

— Ничего, — признался Сорин.

— Вот видите.

— А кто он?

— Какой-то фирмач. Лучше вы мне расскажите, как, когда и каким образом обрели вы эти самые бесценные произведения искусства, и что впоследствии с вами происходило.

— С самого начала? — спросил Андрей.

— Да-да, начните, как говорили латиняне, «ab ovo», от яйца.

И, немного поразмыслив, Андрей начал свой рассказ. Говорил он около полутора часов, прерываемый Трегубцом лишь изредка для уточнения деталей. За это время Ян дважды варил им кофе и дважды отправлялся обратно на кухню, повинуясь молчаливому указанию Василия Семеновича. Трегубец понравился Андрею, и потому он был с ним абсолютно честен и откровенен, вплоть до своего побега из больницы. Дальше его история стала грешить некоторыми купюрами. Так, например, он посчитал абсолютно ненужным рассказывать этому мягкому пожилому человеку о встрече с Люси, о личности Драгана, о разборке с ермиловским бандитом неподалеку от хранилища картин. Он подумал, что лишним было бы упомянуть и то, что картины приехали обратно в Россию. И когда Трегубец поинтересовался судьбой живописных полотен, из-за которых разгорелся весь сыр-бор, Сорин, честно глядя в глаза следователю, сказал:

— В Лондоне, Василий Семенович.

— Каким же макаром?

— Очень просто: в депозитной ячейке банка.

— Ключ, шифр?

— Ни того ни другого: моя личная подпись. Мне кажется, это надежней.

— Пожалуй, — согласился Трегубец и больше не возвращался к этому вопросу.

Когда рассказ Сорина подошел к концу, Василий Семенович потер, по привычке, виски и сказал:

— Так. Ну, с вами все понятно. Вот что, милейший Андрей Максимович, вы сейчас где обитаете?

— А это важно?

— До некоторой степени.