Мефодий первым отвел глаза, так как решительный взгляд Ланского, казалось, глядел сейчас в самое его нутро, пытаясь вывернуть душу Трегубова наизнанку. Тяжело вздохнув, молодой человек начал свой рассказ.
Он поведал о том, как годков с четырнадцати дружба между ними уступила место влечению к Алексею, причем это выглядело столь очевидно, что несколько учащихся не преминули в весьма ехидной форме шепнуть об этом Трегубову на ушко.
Испугавшись своих чувств, боясь позора, что мог навлечь, в первую очередь, на своего друга, но больше страшась потерять былое доверие Ланского, Мефодий решил убежать. Быть как можно дальше от Алексея, может, его попустит. Он свято верил, что длительное отсутствие, отцовская брань и жестокая порка клином вышибут из него всю эту блажь.
Воротившись в пансион и не застав Ланского на месте, Трегубов готов был провалиться сквозь землю от осознания того, что потерял чуть ли не единственного верного товарища, который, несмотря на свое знатное происхождение, был с ним честен, добр и внимателен. Он понял, что не менее остро нуждался в Ланском, чем тот в нем. Что подло было так сбегать, ничего не объяснив. Но он сам тогда не мог понять своих чувств, вряд ли подобное могло послужить для юного кадета Алексея объяснением.
- Я ждал тебя до последней минуты, - тихо молвил Алёша, вспоминая те дни перед отъездом, - хотел поделиться печальной новостью о кончине родителей, хотел попрощаться.
- Я знаю, что виноват! Прости ты меня Христа ради! – молвил Мефодий, садясь напротив Алексея. – Но и ты меня понять должен! У меня тогда выбора не было! Да и сейчас вряд ли сыщется! - обреченно добавил Трегубов.
- Да простил я! Уже давно простил, а теперь силюсь понять! – ответил ему Ланской. – Извини, что перебил, рассказывай дальше.
Трегубов вскользь упомянул об учебе в Москве и чуть больше уделил внимания своему пребыванию за границей. Он так же, не таясь, чуть сбивчиво, поведал Алексею о своем первом интиме с женщиной, что не так его впечатлил, как подсмотренное действие между двумя особями мужеского пола. Что не выдержал и прошел через все это сам, представляя Ланского тем вторым.
- Я, можно сказать, в амурных делах тоже далеко не ушел, - криво улыбнувшись, говорил Мефодий, - как с отцом на родину вернулся, пытался было с парой-тройкой барышень замутить, да ничего не вышло, вот я и махнул рукой. Трегубовские дворовые девки мне попервах прохода не давали, чуть на шею не вешались да в портки не лезли, а я все дурнем бестолковым прикидывался, мол, не знал, что к чему. Потом они кинули эту затею, обратили свой взор на более сговорчивых, да и зачем им конюх, что у нового барина не в чести? Того гляди и им под горячую руку достанется за то, что с ненавистным байстрюком связались.
- Дядя купит это имение и даст тебе вольную! – горячо изрек Ланской, кладя руку другу на плечо в знак поддержки.
- Эх, Лёшка, Лёшка, - обреченно выдавил Мефодий с грустной улыбкой, - зря ты сюда приехал. Кирилл Карпович, когда жив был, говорил, что справил нам с матерью вольные. Нынешний помещик, братец его Николай, со змеиною ухмылкой заверил, что никаких вольных в глаза не видывал. Более того, ни я, ни матушка в списке крепостных, что пойдут на продажу вместе с имением, не значимся.
- Мы что-нибудь придумаем, - решительно сказал Ланской, вставая и стряхивая с тела прилипшую траву. – Я поговорю с дядей, может, вольные действительно существуют, а Трегубов их попросту прячет, - добавил он, подходя к месту, где оставил свою одежу.
- Ты станешь посвящать Павла Сергеевича в это дело? – удивился Мефодий.
- Он и так в этом замешан, - пожал плечами Алексей, - как ты думаешь, кто упросил его купить это имение от моего имени?
- Может, ты и о нас ему поведаешь? – саркастически заметил Трегубов, все еще неуверенный в прежних к нему дружеских отношениях Алексея и в том, что его с матерью положение может круто измениться в лучшую сторону.
- Может, и расскажу, - ощетинился Ланской, начиная слегка выходить из себя, задетый тоном ставшего теперь ближе некуда друга, - пойдем, Мефодий, - устало сказал он, - уже вечереет, и я зверски проголодался, как и ты, наверное. Нам пока не следует проявлять свои эмоции на людях, для тебя лучше будет, чтобы я остался вашей милостью, а ты конюхом, но это только пока, чтобы Трегубовы ничего не заподозрили, - чуть помедлив, предложил Алексей, покосившись на друга. - Мне понятны твои чувства, но я должен разобраться в своих собственных.
Одевшись и сев на своих лошадей, молодые люди направились обратно в усадьбу. На конюшне их встретила дворовая челядь, передав Мефодию приказ Николая Карповича отправиться в хоромы и доложить барину, почему конюха с его милостью так долго не было.
Алексей успел умыться и переодеться к ужину, как в его дверь тихо постучала одна из служанок, любезно приглашая проследовать в столовую, где его уже заждались его дядюшка и все чинное семейство помещика Трегубова.