Цена свободы

- Вот значит как, барин?! – выплюнул он в лицо Трегубову. – По доброте душевной женить меня хотели на девке порченой?! И все это, чтобы Антошу своего в очередной раз выгородить?! - не давал слово вставить Мефодий, глядя дерзко прямо в глаза. – Невысокого вы с сынком полета птицы, в отличие от вашего покойного брата! Тот хотя бы имел яйца, - крикнул конюх, хватая себя за причинное место, хуже оскорбления не сыскать, - признать отпрыска нагулянного, а не возлагать его на плечи какого-нибудь крепостного олуха! Так не бывать этому фарсу! Я на это подписываться не стану!

Двор затих. Немая пауза. Что у челяди, что у господ рты нараспашку от такой неслыханной дерзости и открывшейся правды. Николая Карповича нервный тик бить стал, Наталья Дмитриевна пятнами пошла, а Антоша часто сглатывая, не знал, куда глаза девать.

- П-платов! – гаркнул Трегубов, первым опомнившись, подзывая к себе приказчика и нескольких подсобных. – Схватить наглеца и отволочь в конюшню! Всыпать паскуде двадцать пять плетей моей особой нагайкой, а всем смотреть, чтобы неповадно было!

Мефодия схватили двое дюжих прихвостней, заломили ему руки за спину и поволокли на конюшню. Все, кто был во дворе с тихим ропотом, словно послушное стадо, отправились следом.

Первым зайдя на конюшню, Семен Платов смёл с лавки крынку с молоком, дождался, когда приведут упиравшегося и ругавшегося отборным матом наказуемого, разорвал на его спине рубаху и велел парням положить Мефодия ничком.

Кто-то из сердобольных крепостных незаметно всунул конюху кусок толстой кожи, которую он быстро сжал зубами. Схватившись руками за лавку, Трегубов приготовился к очередной публичной экзекуции, в душе надеясь, что Ланской еще долго будет отсутствовать, и ему не придется лицезреть сию неприятную и душераздирающую процедуру.

Глава 8

Трегубов велел Антону отвести Наталью Дмитриевну в хоромы и дать успокоительного. Ни к чему благородной даме глядеть на кровавую расправу, еще, чего доброго, в обморок хлопнется. Проводив сына и супругу холодным взглядом, он незамедлительно отправился следом за всеми на конюшню.

- Николай Карпович, кормилец вы наш, Христом богом вас умоляю, смилуйтесь! – всхлипывала Трина, быстро следуя чуть поодаль от барина. - Погорячился Мефодий сдуру, молод еще! Меня накажите заместь него!

- Твой байстрюк, эта змея подколодная, что я пригрел на своей груди, в который раз дерзнул мне перечить и опозорить перед всей челядью! - зло цедил помещик, останавливаясь у широко открытых ворот конюшни, откуда ему было хорошо видно все место предстоящей экзекуции. – Слава богу, что их милостей здесь нет! Они бы на смех меня подняли, что я на эдакого наглеца управы найти не могу! Этот строптивец получит, что и обещано!

- Вы же его убьете! Двадцать пять плетей! – причитала женщина, бросаясь Николаю Карповичу в ноги. - Велите мне дать половину, умоляю! Это я заставила Дуню во всем сознаться!

- Дура ты, дура, - шипел Трегубов, упиваясь очередным унижением братовой девки, - поступил бы твой ублюдок как велено, не стал бы ерепениться и перед чернью меня срамить, женился бы по-тихому, а в качестве свадебного подарка получил бы от меня вольную. Да и тебе бы обломилось, будь ты посговорчивей, - добавил Николай Карпович, окатив Трину похотливым взглядом.

- Он сделает как велено, барин! Я смогу его убедить, богом клянусь! Он послушает! – заливалась слезами Трина, силясь оттянуть час расплаты, взывая к черной душе Трегубова, пытаясь там найти хоть каплю жалости, надеясь на чудо.

- Конечно, - кинул он Трине, - опосля порки вразуми своего ублюдка бестолкового, что к чему. Приступай! – крикнул помещик, отдав распоряжение приказчику Платову.

- Умоляю вас, барин, смилуйтесь! – завыла женщина, хватая Трегубова за начищенный сапог.

- Пошла прочь! – рявкнул, тот отталкивая ногой хрупкую Трину, как надоедливую вшивую псину.

Семен Платов достал из-за пояса треххвостую нагайку и занес ее над головой, нанося сжавшемуся телу Мефодия первый удар.

Кожа спины юноши была слегка огрубевшей и привыкшей к жестокому наказанию, так что первые два удара просто заставили его вздрогнуть и вспомнить, когда в последний раз он получал «на орехи».

«Давненько, вроде как при батьке еще было» - силился соображать Мефодий, пытаясь отвлечься от острой боли. Уставившись темными, как грозовое небо, глазами на молочную лужу под ногами да размокший ломоть хлеба, он словил себя на мысли, что остался без обеда. Ну что ж, видать, теперь и ужинать не придется.

Кругом стоял тихий ропот, сопровождаемый прерывистым ревом Трины. Надсадно вырывавшееся из груди дыхание Платова от вынужденного усердия звучало в унисон с размеренным свистом треххвостой нагайки.

С пятым ударом плети кожу Мефодия вспорола кровавая борозда. С десятым борозд было уже в пять раз больше. Девки, что вздрагивали да изредка косились на лежавшего под кнутом конюха, тихо заревели, пряча лица в подолах льняных передников.