Цена утопии. История российской модернизации

Еще привлекательнее были условия в Америке, где русский чернорабочий в среднем зарабатывал 10 долларов в неделю, то есть почти 100 рублей в месяц. Уехавшие на заработки в США высылали на родину до 300–500 рублей в год, иногда и больше. «И это настолько импонирует… что уход за океан обещает принять массовый характер»; «Раньше волость выдавала 2–3 паспорта на отъезд в Америку, а теперь десятками». В ссудо-сберегательных кассах некоторых волостей Ковенской, Виленской и Минской губерний был открыт особый кредит на выдачу денег на проезд в Америку в размере 50–100 рублей.

«Американцы», как называли крестьяне таких односельчан, за два-три года зарабатывали немалые для деревни суммы и становились «экономически устойчивыми хозяевами», поскольку вливали в свое хозяйство не менее 500–800 рублей, нередко и больше.

Я так подробно останавливаюсь на всем, что связано с рынком труда, потому что именно данная информация является чрезвычайно весомым доказательством успеха реформы в деле преодоления кризиса аграрного перенаселения.

Заработки на стороне – самое зримое свидетельство аграрного перенаселения (или любого иного), то есть трудности или невозможности для человека заработать деньги там, где он живет; в наши дни данный тезис иллюстрируют, увы, трудовые мигранты из республик бывшего СССР.

И если в условиях стабильного денежного курса число пришлецов сокращается, то это ясное доказательство того, что теперь у них есть другие – не худшие – возможности для приложения своих трудовых усилий.

Возможен ли союз власти и общества?

Время подводить итоги.

Начну с того, что полученные моими коллегами-единомышленниками и мной научные результаты демонстрируют явную несостоятельность ряда ключевых положений парадигмы кризиса и обнищания населения страны после 1861 года.

Суммируя имеющуюся у нас информацию, можно уверенно утверждать, что пессимистический взгляд на социально-экономическое развитие России в конце XIX – начале XX века и все попытки представить «бедственное положение народных масс» главным фактором революции 1917 года несостоятельны.

Это, однако, не означает, что все имеющиеся свидетельства тяжелого положения части крестьян – даже с учетом «семантической инфляции» – неверны и их следует игнорировать. Это не так, но они должны оцениваться не с точки зрения НХК, а с учетом происходившей в стране модернизации.

Какими видятся промежуточные итоги аграрных преобразований Столыпина летом 1914 года?[8] Я настаиваю на термине «промежуточные» применительно к аграрной реформе 1906–1916 годов, которая закончилась не только с гибелью Петра Аркадьевича в 1911 году, но и с началом Первой мировой войны – ее ликвидировало Временное правительство.

Сразу скажу, что я солидарен с сотрудниками ГУЗиЗ, которые, вполне осознавая масштабы сделанного ими к 1914 году, вовсе не страдали известной исторической болезнью «головокружение от успехов».

Тем не менее мы должны понимать, что по своему размаху аграрные преобразования Столыпина не имели аналогов в мировой истории. Конечно, жители США по Гомстед-акту получили больше земли, чем было обустроено в России в 1906–1916 годах, однако этот закон и действовал не десять лет, а более ста – с 1862 года до конца ХХ века. При этом ясно, что проводить землеустройство в давно населенной местности с огромной чересполосицей и дальноземельем, как это было в Европейской России и даже в Сибири, несравненно сложнее, чем нарезать участки в пустой прерии.

Уникальность реформы Столыпина была понятна уже непредвзятым современникам, таким, например, как германские профессора Аухаген и Вит-Кнутсен, как французский экономист Эдмон Тери.

В частности, Вит-Кнутсен, опубликовавший в 1913 году монографию о реформе, писал, что каждый непредубежденный человек, понявший суть преобразований,