Цена утопии. История российской модернизации

Кому не известно, что, собственно, русский социализм или то, что можно назвать народными экономическими представлениями, заключался в очень ясных и узких границах, состоя из учения об общинном и артельном началах, то есть из учения о владении и пользовании сообща орудиями производств.

В этом скромном, ограниченном виде, данном всей нашей историей, русский социализм и был поставлен впервые на вид славянофилами, с прибавкой, однако ж, что он может служить не только образцом экономического устройства для всякой сельской и ремесленной промышленности, но и примером сочетания христианской идеи с потребностями внешнего, материального существования, всесветным экономическим принципом, который мог бы быть годен для всякого хозяйства.

Ведь европейцы смогут построить новую, справедливую жизнь только с помощью России, сохранившей главные органические начала – общину, где смиряются амбиции личности, и православие, высшую религиозную форму, в которой сочетаются идеи социализма и коммунизма.

Социальные возможности христианства, по славянофилам, далеко не исчерпаны. Сейчас необходимо общество, основанное на действительно христианских, евангельских началах. Тогда нравственные обязанности индивида, устанавливаемые христианством, будут переведены в юридические нормы.

В частности, Ю. Ф. Самарин отмечал:

Христианская религия проповедует богатому уделять от своего имущества бедному. Новое общество поймет, что так и должно быть… То, что составляет обязанность богатого, есть право бедного. Всякий человек должен иметь собственность: это его право. Следовательно, собственность должна быть общею. И много других вопросов социальных разрешится тем же образом.

Здесь нужно вспомнить, какое огромное значение придавали социалисты коллективизму, созданию объединений людей в борьбе с миром капитала. Община и была идеальной ассоциацией такого рода, одухотворенной при этом православием. Будучи «основой, грунтом всей русской истории» (Ю. Ф. Самарин), она была создана естественно, а не искусственно, и изначально строилась на примирении интересов, а не на борьбе. И Россия должна воспользоваться этим проявлением «народного духа», пронесенным через века.

Переделами земли община предупреждает пролетаризацию, обезземеливание крестьянства, а значит, и антагонизм между собственниками земли и теми, кто ее лишился. Поскольку крестьянин-общинник одновременно и производитель, и «предприниматель», то есть владелец того, что он произвел, то в общине производитель не становится жертвой интересов производства, как это ежедневно происходит при капитализме.

Поэтому славянофилы надеялись, что сохранение и развитие общинного устройства позволит России избежать революции, а община в конечном счете превратится в «нравственный союз людей», «братство», «торжество духа человеческого». Отсюда вытекало отождествление понятий «община и земля»: вся русская земля есть большая община.

Удивляться будем?

Полагаю, не только у меня приведенная выше критика Запада порой вызывала удивление.

Почему Россия, какой она была во второй четверти XIX века, в лице своих интеллектуалов предъявляла к Европе претензии нравственного свойства и поучала ее?

Как могло получиться, что умнейшие русские люди, живя в отсталой культурно и экономически стране с крепостным правом и неграмотным на 90 % населением, видели себя спасителями западной цивилизации от неминуемой гибели?

Наше недоумение объясняется просто – и Запад, и Россия оценивались ими с другой точки зрения, исходя из других приоритетов, чем это делаем мы сегодня.

Россия – патриархальная страна, и в этом качестве она осуждала непохожий на себя мир со своей собственной точки зрения, для нее совершенно естественной. В. Ф. Одоевский, С. П. Шевырев, М. П. Погодин и славянофилы отстаивали право России идти своим путем.

Для них необсуждаемый критерий № 1 военная мощь.

А критерий № 2 – политическая стабильность. Революция в России никому не нужна.