Цена утопии. История российской модернизации

отношение всех присутствовавших к предлагаемой мною мере и плану, впоследствии принятому земской агрономией [! – М. Д.], оказалось такое сдержанное, что не дало никаких практических результатов.

Мелкополосица была признана самым разумным способом распределения общественной земли, строго и справедливо равняющим неровные угодья, и изменение этого способа было бы ненужным нарушением веками сложившихся привычек легко и прекрасно разверстывать между собою общественное богатство.

Комментарии тут излишни.

Разумеется, я не имею в виду, что народническая литература на 100 % недостоверна или что в русской деревне была благостная жизнь. Отнюдь.

Вместе с тем я считаю, что нам сто с лишним лет навязывается неверное понимание нашей собственной истории. В массовое сознание внедрен специально отобранный усеченный набор «полуправдивых» фактов, который интерпретируется вполне определенным образом.

Другими словами, наша история попросту фальсифицируется.

Ведь полуправда – «худшая ложь» – раздвигает границы манипуляций до бесконечности.

И это стало возможным в огромной степени потому, что существует крайне важная герменевтическая проблема – проблема семантической инфляции.

Это основной дефект восприятия эпохи.

Что такое семантическая инфляция?

Под нею я подразумеваю тривиальный факт изменения с течением времени семантики, смыслового наполнения ряда терминов, в том числе и самых простых, которые изменились потому, что другой стала сама жизнь. «Презентизм», то есть механическое проецирование (перенесение) нашего сегодняшнего понимания и восприятия отдельных явлений, терминов и т. д. на прошлое, недопустим, поскольку извращает восприятие истории.

Неслучайно работа И. Н. Данилевского «Киевская Русь глазами современников и потомков (IX–XI вв.)» открывается параграфом «Понимаем ли мы автора древнерусского источника?», который демонстрирует, насколько это сложно.

Сразу замечу, что на злодеяния Салтычихи понятие семантической инфляции не распространяется – эти преступления и в XVIII, и в XXI веке трактуются совершенно одинаково.

Но так бывает не всегда.

Например, после 1861 года в понятия «голод», «голодовка», «нужда», «непосильные платежи», а также «насилие», «произвол» и другие вкладывали не совсем тот, а часто далеко не тот смысл, который вкладываем мы сейчас.

Наши представления об этих феноменах рождены историческим опытом советской эпохи, а он был принципиально иным и неизмеримо более трагичным.

У каждого времени свой «среднестатистический» порог печали и страданий. Тысячи страниц, опубликованных до 1917 года, изображали «тяжелое», «бедственное» и т. д. положение российского народа. Хотя в этой литературе, как мы знаем, было немало явных спекуляций, тем не менее значительная часть авторов была искренна. Не думаю, например, что кривили душой В. Г. Короленко или Л. Н. Толстой, постоянно активно участвовавший в помощи пострадавшему от неурожаев населению, и многие другие достойные люди.

Все эти описания фактически одномоментно обесценились с введением красного террора, продовольственной диктатуры, продотрядов и продразверстки, с появлением людоедства периода Гражданской войны и голода 1921–1922 годов, не говоря уже о коллективизации и голоде 1932–1933 годов.

Переворот 25 октября 1917 года создал новую, чудовищно жестокую систему координат во всех сферах бытия, и старые представления о бедствиях и страданиях человечества были девальвированы в считаные недели.

До революции 1917 года термин «голод» служил для обозначения любого крупного неурожая хлебов в нескольких губерниях (в том числе и считающегося смертным голода 1891–1892 годов, совпавшего с эпидемией холеры, что унесла большую часть жертв), при котором автоматически начинал действовать Продовольственный устав 1864 года и жители пострадавших районов получали от государства продовольственную помощь.

Л. Н. Толстой как человек, знавший цену слову, чтобы точнее описать ситуации с неурожаями 1890-х годов, прибегал к уточнению – «индийский» голод, то есть смертный:

Если разуметь под словом «голод» такое недоедание, вследствие которого непосредственно за недоеданием людей постигают болезни и смерть, как это, судя по описаниям, было недавно в Индии, то такого голода не было ни в 1891-м году, нет и в нынешнем [1898-м. – М. Д.].