Цена утопии. История российской модернизации

Тем самым деревня как бы отсекалась от модернизации, в которой народники видели временную досадную помеху. Конечно, возможности заработать на стороне у всех были разными, но они были. И сегодня у миллионов людей есть доходы помимо основной работы.

НХК игнорирует связь доходов с количеством и качеством прилагаемого к земле труда, и термин «интенсификация» – не из ее понятийного аппарата.

Кроме того, НХК отвергает рынок как одну из «язв капитализма» и исходит из идеи, что заработок на стороне – это форма «утонченной эксплуатации» и потому неприемлем. Вот так «самобытно» в России усвоили Маркса. Забавно, что все это говорилось о крестьянах, которые еще недавно даром работали на барщине и добывали оброк!

Таким образом, НХК банально не предполагала никакого подъема сельского хозяйства, ни о каких перспективах развития она не говорила. Речь шла только о поддержании какого-то жизненного уровня населения.

Это – продовольственный подход к проблемам деревни. Он доминировал в доиндустриальную, натурально-хозяйственную эпоху, когда главной задачей сельского хозяйства было обеспечить несвободным крестьянам прожиточный минимум. Аграрный сектор и промышленность в то время развивались достаточно независимо друг от друга.

А концепция аграрного перенаселения подразумевает, что кризис является результатом целого комплекса причин, обусловленных всем социально-экономическим и политическим строем, и прямо связывает негативные явления с влиянием уравнительно-передельной общины.

Это – народнохозяйственный подход к данной проблематике. Он органичен для индустриального периода, когда необходимо поступательное развитие всей экономики в целом, чего требует новый этап соревнования наций. Земля – уже не только средство пропитания, она становится важным и ценным орудием производства в народном хозяйстве. И работать на ней должны не все подряд, а те, кто хочет и может это делать. Данный подход, в частности, не предполагал ликвидации частновладельческих хозяйств ввиду их огромной роли в развитии сельского хозяйства.

Аграрное перенаселение – продукт антикапиталистической Утопии, оно выросло из обусловленных ею юридических и иных препятствий свободному развитию экономической жизни. Все, что тормозило индустриализацию, прогресс торговли и транспортной сети, все, что мешало полноценному использованию естественных богатств империи, колонизации ее окраин, все, что замедляло развитие кредитной кооперации, – все это прямо и косвенно подготовило и возникновение аграрного перенаселения.

Поэтому те, кто говорил об аграрном перенаселении, выступали за изменение экономического строя, за раскрепощение производительных сил, то есть – за предоставление крестьянам общегражданских прав, в том числе и права собственности на надельную землю. Иными словами, за отмену, пусть и постепенную, общины, ликвидацию при помощи землеустройства изъянов общинного землепользования (чересполосицы, дальноземелья и др.) и за предоставление свободы промышленности и торговле.

Именно в этом была суть русского аграрного вопроса.

А сейчас мы должны разобраться в аргументах сторон.

Что не так с понятием «Малоземелье»?

Причинная связь, будто бы имеющаяся между нашим малоземельем и крестьянской нуждой, считается, как известно, у нас чуть ли не аксиомой. Это одно из тех положений, которые становятся непреложною истиной потому, что повторяются часто.

К. Ф. Головин (1881)

Надо сказать, что тактика непрерывного повторения оказалась вполне эффективной – малоземелье и сегодня многими считается главной, если не единственной, причиной и аграрного кризиса конца XIX – начала XX века, и Русской революции 1917 года.

Однако термин «малоземелье» и до 1861 года встречается в источниках ненамного реже, чем в народнической публицистике. Именно по этой причине правительство дважды «раскулачило» государственных крестьян, а Киселев переселял их десятками тысяч в юго-восточные степи и Предкавказье.

В конце XIX – начале XX века наделы в Европейской России колебались от 0,25 до 15 десятин на душу. Однако такая огромная разница не всегда вызывала соответствующие различия в благосостоянии крестьян. Нередко на меньших наделах они жили зажиточнее, чем на крупных, а на худшей земле лучше, чем на черноземе.

В то же время в России не было региона – вплоть до Сибири и казачьих станиц Северного Кавказа с душевыми наделами в 20 и более десятин[7], – где люди не жаловались бы на малоземелье. При этом часто они не обрабатывали и ту землю, которая у них была.

То есть малоземелье – отнюдь не продукт реформы 1861 года. И во всяком случае, понятие относительное.

Считать малоземелье главным фактором упадка деревни мешают конкретные факты. Крестьяне в России получили земли намного больше, чем в Пруссии, Австрии, Венгрии и ряде других европейских стран.