Цена утопии. История российской модернизации

Этот случай был отнюдь не уникальным. На заработки в США уезжали из Киевской и других западных губерний. Люди ежегодно присылали семьям 100–150 рублей, а после четырех-пятилетней отлучки в среднем привозили домой 1000–1500 рублей, устраивая на них свое хозяйство.

Здесь отход был смелым и энергичным средством за относительно короткое время вырваться из нищеты; возникает естественная аналогия с северными заработками в СССР.

Как мы увидим, данное явление, начавшееся именно как «открытие Америки», со временем становилось все более массовым.

Модернизация была в разгаре, жизнь миллионов людей менялась и, конечно, не умещалась в убогие пределы, очерченные народнической литературой.

Итак, даже то немногое, что мы узнали сейчас, показывает, что натурально-хозяйственная трактовка слишком упрощает развитие деревни после 1861 года. Концепт малоземелья не объясняет нарастание кризисных явлений в ряде губерний между Днепром и Волгой.

Все, как всегда, было сложнее.

Злоключения урожайной статистики

До сих пор у негативистов очень популярен такой способ демонстрации убожества Российской империи, как вычисление среднего урожая и среднего потребления хлеба на душу населения и сопоставление его с данными других стран.

Тут большая и очень интересная проблема.

Еще в XIX веке данные об урожаях стали предметом продолжающейся и сегодня дискуссии – и не только по причинам академического свойства.

Уже с 1870-х годов из-за политизации аграрной проблематики данные об урожаях перестали быть нейтральной, то есть справочной статистической информацией.

Заведомо заниженная статистика урожаев – иной она и не могла быть, так как была основана на опросах населения, – будто специально предназначалась для иллюстрации тяжелого положения крестьянства. И соответственно, начиная с Янсона, она сразу начала играть важную роль в публицистической борьбе народников с правительством.

Тот же Янсон, а затем и его единомышленники начали – вопреки устоявшемуся противоположному мнению – осторожно проводить мысль о том, что урожайная статистика может считаться приемлемой, поскольку-де размеры занижения ею сборов велики не принципиально, не приводя, впрочем, никаких доказательств. Просто рос список людей, которым эта точка зрения была выгодна в пропагандистских целях.

Утверждения о низком уровне урожайности и потребления населения, о вечном «недоедании» и «голодовках», были краеугольным камнем народнической литературы; в тех же целях ее использовала и советская историография.

Кто не видел низких душевых показателей потребления хлеба в России, сравниваемых с аналогичными данными стран Запада, из чего следует, что империя была страной дистрофиков, а вовсе не мировой державой?

Однако по порядку.

Мы не особо задумываемся о том, насколько масштабна и сложна задача – наладить сбор полноценной массовой статистики в самой большой стране в мире с неграмотным в массе населением!

После 1861 года площадь пашни в России (без пара) оценивалась не менее чем в 60 млн десятин, то есть 655, 5 тыс. км² – это на Хорватию больше Пиренейского полуострова.

В идеале мы должны измерить валовые сборы и урожайность на всех полях, расположенных на этом огромном пространстве, то есть в каждом селении и каждом поместье. Селений более 500 тысяч, поместий несколько десятков тысяч. При этом точная площадь полей известна далеко не всегда.

Считается, что корректно вычислить объем урожая можно, проведя так называемый пробный умолот, то есть подсчет количества зерна, полученного после обмолота хлеба, собранного с небольшого участка поля. Затем полученные показатели умножаются на всю засеянную площадь.

Но какова эта площадь? На всем ли ее протяжении хлеба выросли одинаково? Ведь качество почвы и рельеф местности далеко не одинаковы – иначе откуда взяться чересполосице?

Представим площадь пашни селения хотя бы в 500 десятин (5,5 км²).

Можно ли считать, что один умолот дает более-менее точную картину? Конечно, нет. Умолотов должно быть как можно больше.

Помещику проще – он знает, сколько засеял и на какой территории. И, как правило, ведет хозяйственную документацию.

У крестьян с этим были проблемы. Кауфман писал, что «в большей части великорусской трехпольной области крестьяне не знают меры площадей».

Речь здесь идет о 500 десятинах, а в стране таких десятин было 60 миллионов, а потом и 80.

У русских статистиков не было другого способа определения урожайности, кроме корреспондентского, то есть основанного на опросе населения. На нем была основана вся официальная статистика урожаев: земская, Министерства сельского хозяйства и Центрального статистического комитета МВД (далее – ЦСК МВД), которая считается наиболее достоверной.

В каждое волостное правление ЦСК МВД отправлял двенадцать бланков, из которых шесть заполнялись помещиками, а шесть – данными о посевной площади и урожаях каждого из хлебов в шести крестьянских хозяйствах с большими, средними и малыми наделами. Затем выводились средние показатели посевов и сборов каждого из хлебов по волостям. Сумма волостей давала показатели уезда и т. д.