Цена вопроса

Поднялся ветер, стало холодно. Руслан поёжился: возможно, придётся принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее: ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. «Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени», – пояснила она.

Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы её прикосновения, но, тем не менее, сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворённо улыбнулась, только что не облизнулась, как сытая и довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, забежал в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил всё, – с ласковым сожалением говорила Шустовская, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Всё было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от неё в ту ночь. Почему внезапно пропало бешеное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчётным, смутным неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо, источающее едва уловимый, но отчётливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома, нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мёртвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, он исходил тогда от красавицы Ирины, и Руслан отшатнулся, растерялся от непонимания.

Зато теперь он всё понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Руслану, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье её родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом обрыве, который сейчас постепенно сползал в море. На котором погибла Алиска… Неподалёку, как раз на месте современного посёлка, расположилась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.

– Тебя? – вырвалось у Руслана.

– Да, – просто ответила Ирина, – но не только. Ева искала Камень и Ключ. В древних книгах прочла о том, что Камень должен быть где-то в этих местах. Но сам по себе он ничего не значил, был мёртвый и стылый. Разбудить его мог только Ключ. Ева думала, что Ключ – это её дочь, Варвара.

– Варвара, – прошептал Руслан.

– Но она ошиблась. Ключом, конечно же, была я.

Последние слова прозвучали с ледяным, безудержно рвущимся из души восторгом. Она помолчала, а потом вдруг громко, нараспев произнесла низким, непохожим на её собственный, грубоватым голосом:

И придёт к Камню Первый Избранный.
И будет Он ликом светел, как ангел небесный,
Собою же чёрен, как смутная мгла ночная.
И все прочие пойдут за Ним, и поклонятся Ему,
И дарует Он им благость Приобщения…

Она вскинула голову, пристально посмотрела ему в глаза и договорила своим голосом: