Цена вопроса

Диана так же работала у себя в пресс-службе, Карина больше в институт не вернулась и диссертацию не дописала. Зато увлечённо сочиняла роман и надеялась когда-нибудь сделать карьеру писателя. Средства на обеспеченную жизнь давала аренда купленного отцом земельного участка, половина которого принадлежала Карине.

Они с дядей Альбертом ошиблись. Азалия – тоже. Она так никогда и не узнала, что в день своей смерти Наиль успел оформить дарственную на дочь. Переписал всё, чем владел, на её имя. Карине поведал об этом нотариус, когда она занялась оформлением наследства.

Причину смерти Азалии установила приехавшая «скорая», которую вызвала Диана, придя в себя и приведя в чувство Карину. Разбитое окно никого особенно не удивило: девушка (по наущению подруги) спокойно соврала, что мачехе стало душно, а задвижку на раме заело, и она, желая обеспечить приток воздуха, разбила стекло. К счастью, выпавшая из окна ваза никого не зашибла. У покойной определили инфаркт миокарда. Видимо, следствие пережитого горя от потери мужа. «Такое нередко бывает: один супруг умирает вскоре после первого», – перешёптывались пришедшие на похороны люди.

Карины на погребении не было.

Жана – тоже. В тот день он вернулся с кладбища и застал в квартире врачей, полицию, вполне владеющую собой бывшую девушку и мрачную соседку. Та молча всучила ему пакет с вещами и выставила за дверь. Пожидаев не стал задавать лишних вопросов и ушёл. Больше Карина ничего о нём не слышала.

Кастрюлю, наполненную хлопьями зловонного пепла, они той же ночью закопали в соседнем парке. Имущество Азалии перешло к самому близкому из её многочисленных родственников, единственному сыну покойной сестры. По иронии судьбы, двадцативосьмилетний Марат почти не знал своей выдающейся тёти. Видел дважды в жизни. Был разведён, жил в Чистополе и работал врачом. Переехав в Казань, осуществил давнюю мечту: открыл медицинский центр.

Карина была в курсе этого, потому что теперь они вместе владели земельным участком и общались. Сначала вынужденно, потом – с возрастающим интересом и удовольствием. Их отношения пока не выходили за рамки дружеских, но оба чувствовали, что скоро это неизбежно случится.

Всё шло хорошо, лучше, чем можно было надеяться.

Лишь иногда, по ночам, Карина просыпалась от неясного ощущения. Вставала и босиком шла к окну, долго смотрела на море огней внизу. Ждала, пока её покинет острая тоска по испытанному однажды чувству.

В тот краткий миг, когда она приблизилась к Азалии и заглянула в её глаза, поймала ускользающий, гаснущий взгляд, ей показалось… Нет, не показалось! Она ясно поняла, что означает обладать Властью. Могуществом. Это ощущение, пронзившее всё её тело, было ярким и сочным.

Она узнала, насколько это сладостно – возвыситься над окружающими людишками, унылыми, пресными человечками. Особенно – над мужчинами, которые готовы будут на что угодно ради неё.

Жан. О, как бы она отомстила ему!.. Заставила бы бегать за собою жалкой дворняжкой. Сидеть у ног, покорно испрашивая подачки. Скулить от счастья, если она одарит его беглым взором…

Карина помнила, как удобно устроился в руке тот нож. Как завораживающе звучал в голове вкрадчивый голос. И в такие минуты ненавидела Диану, которая вмешалась и всё испортила.

Постепенно наваждение рассеивалось. Она вспоминала отца, напоминала себе, через что пришлось пройти ей самой. Думала о том, что сделала ради неё Диана…

Шла обратно в кровать и долго плакала, очищая, освобождая свою душу от чего-то тёмного. Потом засыпала, не позволяя себе даже на мгновение задуматься о том, что может случиться, если в одну из таких ночей морок её не отпустит.

Каменный клык

Пролог

Такого страха я не чувствовал никогда в жизни. А ведь повидал на своём веку немало: в шаге от смерти не раз оказывался, близких терял. Но этого первобытного, парализующего волю, тягучего ужаса испытывать не доводилось.

И за свою, уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной – и для неё тоже всё будет кончено. Она у крайней черты, за которую ступишь – не вернёшься.

Я-то ещё, возможно, смогу её вытащить, но без меня у неё никакой надежды.

Света в комнатах не зажигали. Пусть думают, что мы уже легли. Весь день старался вести себя, как обычно. Улыбался, говорил что-то, занимался делами, а сам каждую секунду думал: только бы не заметили, не заподозрили. Вроде повезло, никто ничего не увидел.

Если только они не умеют читать мысли…

Вещи собирать не стали: засекут, что чемоданы к машине носим – считай, пропали. Решили взять лишь документы и деньги. Я по привычке всё во множественном числе – «решили», «не стали»… Столько лет вместе. Но теперь я за нас двоих – один. И решения на мне, и ответственность моя. Потому что жена… Нет, не буду. Лишь бы до машины довести её без приключений, а там уж как-нибудь.

Пора. Почти одиннадцать вечера. Надо идти, хотя и страшно. Но оставаться ещё страшнее. Здесь они рано или поздно доберутся до нас. И тогда уже ничего не поможет: ни молитвы, ни неверие.