Цена возвращения

— Сын, я прошу подумать еще раз. После недавней смерти брата ты — единственный мужчина в роду.

На мгновение показалось, что эти слова вновь через столько лет прозвучали здесь, в этом светлом кабинете, где тонко пахнет цветущими под окнами вишнями, где уже не первый год решаются судьбы страны. Страны, но не епископа и, тем более, не его близких, которых никого не осталось в мире живых.

— Бросьте, отец. Мы все скорбим о маме, но прошло уже три года. Вы крепки и здоровы. Клянусь, никто не осудит вас, если решите жениться вновь.

Высокий, по-юношески худощавый мужчина, стоявший напротив, смотрел прямо в глаза сыну.

— Ты прав. Мнение света будет положительным, только что мне до него? Что мне вообще до кого-либо, если речь идет о… понимаешь, это трудно объяснить, но… господи, да мне представить страшно, что здесь, по этим коридорам, этим комнатам пройдет другая женщина! Тем более, что она ляжет в мою постель. Как хозяйка, как жена. Ты это понимаешь?!

Юный дю Шилле впервые за пятнадцать лет, то есть за всю свою жизнь увидел растерянность в глазах всегда властного, казалось, не ведающего сомнений отца.

— Вы верите, что понимаю? Вас ведет любовь, но она же ведет и меня. Знаете, я только сейчас понял, у кого я научился любить. Да, не женщину, а того, кто выше, кто над нами, того, кто так же любит. Всех, каждого, меня, вас, Люси, маму, тех стражников, что стоят в карауле и ту повариху, что готовит сейчас для нас обед. Так почему же позволяя себе любить маму, вы отказываете мне в праве любить Спасителя?

Отец ничего не ответил. Он вышел из комнаты понурив голову и впервые в жизни по-стариковски ссутулив широкие плечи.

Больше об этом они не разговаривали. У них вообще как-то пропали темы для бесед и споров, которые еще недавно длились часами.

Но через полгода молодой герцог дю Шилле принял монашеский постриг.

Пять лет скромной жизни в далеком монастыре, спрятавшемся в далеких Пиренейских горах, пролетели мирно и незаметно. В молитвах, суровых трудах на благо братии и в учебе. Тяжкой, но безумно интересной. И летели бы дни так и до сей поры, если б не обратил внимания на трудолюбивого, умного и, главное, образованного монаха сам епископ Тулузы, безусловно знавший и его мирской титул, и влияние при дворе, которое герцоги дю Шилле уже много веков не выпускали из рук.

И этот епископ ни мгновения не сомневался, кого назначить на освободившееся место аббата небольшого, но древнего монастыря Клюни. Славного тем, что именно в его церковь традиционно приходили сливки Тулузского света. Молиться, а значит и внимать проповедям молодого настоятеля.

* * *

— Святой отец, благословите меня.

— Да пребудет с тобой благодать Божия. Отец, я счастлив вас видеть, но что заставило вас пуститься в далекий путь в такую непогоду?

— Беда, сын… э… если мне будет позволено тебя… вас так называть.

— Конечно. Уходя из мира, мы оставляем в своих сердцах и сыновье почтение, и сыновью любовь. Так что стряслось?

— Не знаю, как сказать, мне трудно… может быть присядем? — Отец указал на скамью под кроной древнего платана.

— Конечно. — И, когда они сели, вновь спросил:

— Так что случилось?

Пауза. И, словно бросившись с обрыва в бушующее море, отец заговорил.

— Люси. Она влюбилась. Не перебивай! Я слова бы не сказал, если б эта… если б… моя дочка вышла замуж. Тем более, что мужчина достойный, но… его семья против! Проклятые де ла Геры!

— Почему проклятые? Герцоги, хранители, в конце концов, достойный род. И мы не из последних в королевстве. Какие могут быть препятствия?

— Да черт… прости, да бог его знает! Я разговаривал с главой рода, с хранителем, он объяснил… понимаешь, мы ведь тоже их рода хранителей. Герцог де Клерамбо, хранитель, приходится мне троюродным дядей.

— И что?

— Де ла Гер сказал, что у него лишь один сын, а значит именно он — будущий хранитель. Но заклятье защиты короля, стабильность которого и обеспечивают эти господа, не допускает смешения крови наших родов. Де ла Гер долго объяснял, однако я понял только одно — в случае свадьбы их дети не смогут поддерживать заклятье, и оно разрушится. Последствия будут страшными не только для Галлии, но для всего нашего мира.

Аббат долго молчал, стремясь не только понять, но и принять эту новость.

— Она приезжала в прошлом месяце. Веселая, счастливая… Тайком от братии мы ездили верхом по окрестностям… Значит, она уже тогда знала?

— Нет, это стало известно лишь на прошлой неделе, я выехал сюда немедленно.

— Что же, если речь идет о такой цене, Люси обязана отказаться от своих чувств. По-моему, это очевидно.

Старый герцог корпусом резко развернулся к сыну.

— Она — моя дочь и твоя сестра. Она влюблена. Мы с тобой оба не смогли отказаться от любви, с чего ты взял, что она на это способна?

— Ни с чего. Просто я знаю — другого выхода нет.

— Вот поэтому я и приехал. Напиши ей, попробуй отговорить, отказаться.

* * *

Третий разговор состоялся через год. Летом. Тем самым летом, когда на молебен в церковь монастыря Клюни пришли король Галлии Филипп III и его августейшая супруга Екатерина. Первая женщина, прошедшая через эти монастырские ворота.