Цена возвращения

О, Екатерина была очарована молодым аббатом! Тот тоже не упустил свой шанс, обворожил королевскую чету. В своей проповеди сплел изящнейший узор из светского искусства и божьей благодати, политики и церковного пути, августейшего предназначения и святого служения.

Затем несколько советов, идеи которых заранее подсказали друзья семьи, имеющие немалый вес при дворе, несколько тонких шуток в адрес политических противников короля и пара жестоких приговоров, вынесенных еретикам, позволивших королю и королеве развеяться, полюбоваться на редкие, ставшие уже экзотическими, казни.

Этого оказалось достаточно, чтобы дю Шилле признали перспективным союзником, а королева и вовсе пожелала непременно видеть его своим духовным отцом.

Умело надавив на нужные рычаги, ее величество заставила крутиться в нужном направлении скрипучие шестеренки огромного механизма, именуемого Истинная церковь Галлии. Решение о переводе в Париж ожидалось со дня на день, когда в Тулузу вновь приехал владетельный герцог дю Шилле.

— Все очень плохо, сын.

— Что случилось?

— Люси вышла замуж за молодого герцога де ла Гер. Сбежала с женихом и в какой-то деревенской церкви, без брачного договора, без родительского благословения… но таинство совершено. Отныне Люси — герцогиня де ла Гер.

— Все-таки? Ох, сестренка, ну и выдала всем! Ну и зажгла! Молодец! Но что здесь плохого? Погоди-погоди… вчера пришла весть о том, что старый герцог умер. Значит, Люси теперь — жена хранителя, а, стало быть, заклятье защиты короля под угрозой!

— Именно. Ты слышал о Службе дворцовых церемоний?

— Немного. Вы же знаете, церковь не интересуется светскими делами. Хм… служба… занимается королевскими приемами и балами, как я полагаю?

— Не только. Еще, помимо прочего, отслеживает всех потомков короля и, главное для нас, обеспечивает устойчивость заклятья защиты его величества. Хранители занимаются самим заклятьем, а эти господа — хранителями.

— То есть…

— Да, после свадьбы они вступили в игру. Там подобрались люди неумные, но фанатичные, не стесняющиеся в выборе средств и, что самое страшное, практически неподконтрольные никому. Даже король не может их остановить, если возникает угроза его безопасности. Эти мерзавцы объявили охоту на Люси.

— Не может быть! Я поговорю с королевой, с его величеством! Я…

— Конечно. Я и ехал сюда с этой надеждой. Но фанатики тем и страшны, что даже получив прямой приказ, могут не отказаться от своей цели. Нам придется все время быть начеку.

— Ерунда. Мы достаточно богаты, чтобы защитить Люси, чтобы любая сволочь сдохла, едва задумав гнусность. Господи, прости мне эти слова и помоги свершить задуманное.

* * *

Прошло более пяти лет.

— Падре!

В кабинет аббата парижского монастыря кордоньеров вошел послушник в рясе, перехваченной кожаным плетеным шнуром — символом братства.

— Слушаю, сын мой.

— Скорбная весть, падре. Прибыл посыльный из Шилле. Ваша семья погибла, вот письмо, подписанное управляющим имения.

Он не сразу осознал сказанное. Услышал слова, понял их смысл, но вот то, что отныне он один, навсегда — один, без родного плеча, на которое можно положить руку без риска быть отвергнутым, без близкой души, которой можно поведать о своей боли, не опасаясь, что рассказом воспользуются враги.

Так было, но так не стало. И так не будет. До самого конца.

Руки автоматически приняли конверт, сломали печать, вынули два бумажных листа, исписанных ровным и четким почерком, каким пишут холодные и логичные деловые отчеты.