Централийская трагедия. Книга первая. Осень 1961

Я также хотел бы остановиться на образе Гарма. Читатель не мог не заметить, какой ошеломляющий эффект производила на меня мрачная фигура сутулого, немого старика. Миссис Фостер в последствии поведала мне многое о его судьбе, но как бы не старалась она склонить меня симпатизировать ему, меня всегда бросал в дрожь немой взгляд старика, в котором скрывалась какая-то зловещая тайна. Главный секрет Гаргамеля даже для миссис Фостер сохранился неизвестным, и открылся только мне, а к концу повествования откроется и читателю.

Сложно было не заметить, что Гаргамель не находил благорасположения Хелены. Хелена по большей мере была приветлива с прислугой – миссис Фостер и Марком. Она состояла с ними в теплых дружеских отношениях. Гаргамеля же она открыто презирала, что передалось и близняшкам, которые крайне пренебрежительно относились к старику. Впрочем, вскоре такую манеру поведения перенял и я. Долгое время я недоумевал, зачем Хелена держала в доме столь ненавистного ей человека. В ее мягком, бархатном голосе звенели ядовитые, надменные нотки, когда она обращалась к Гаргамелю. Она даже не удостаивала его тем, чтобы обращаться к нему по имени, называя его Гармом, как мифического пса из германо-скандинавской мифологии, охраняющего мир мертвых. Это прозвище соответствовало бесчеловечному отношению к нему. Элизабет и Марк занимали отдельные комнаты на первом этаже под лестницей – небольшие, но чистенькие и уютно прибранные. Гаргамель же спал в крошечном флигеле, располагавшемся позади дома. В пристройку не был проведен электрический свет и вечерами можно было наблюдать, как в окне флигеля мелькала темная фигура длинного старика, расхаживающего туда-сюда в полумраке крохотной комнаты, освещаемой одинокой восковой свечой. Вся грязная домашняя работа доставалась Гарму. Свои обязанности он выполнял, не дожидаясь приказаний. Никто с ним не заговаривал, кроме малютки Дороти. Все сторонились его, и день ото дня он мерк, превращаясь в тень, бесшумно передвигающуюся по дому.

В продолжение ужина Гаргамеля не приглашали за стол. Он простоял почти весь вечер подле Хелены, по левую сторону от нее, молча подливая вина в ее бокал, когда тот опустошался. Впрочем, опустошался он довольно часто.

В тот вечер я также впервые узнал о пристрастии Хелены к красному вину. Чем больше она пила, тем прелестнее становилась. На щеке вспыхивал румянец, а глаза сверкали как кошачьи. Лицо приобретало забвенное, детское, почти младенческое выражение, а на губах появлялось некое подобие улыбки. Надо заметить, что правый угол ее рта всегда был опущен из-за шрама, поэтому она никогда не улыбалась в полной мере, и только приподнимала подвижный угол рта. От этого ее улыбка казалась несколько мрачной и загадочной.

Я отметил также, что Хелена была гораздо моложе, чем я ожидал, и подумал, что она слишком юна для моего отца. На вид казалось, что эта особа едва прожила четверть века.

– Как стейк, Томми? – спросил Марк.

– Очень вкусно, спасибо! – ответил я с энтузиазмом.

– Люблю, когда дети кушают с аппетитом! – заулыбалась Хелена, глядя на меня.

Я с неприкрытой жадностью уплетал мясо. Мне следовало проявить больше манер и утонченности – отрезать небольшие кусочки, терпеливо и подолгу их разжевывать. Но я никогда прежде не ел такой вкусной еды и к тому же был голоден, поэтому пренебрег всякими приличиями.

Детям была подана курица с картофельным пюре и зеленым горошком, которая близняшкам явно не приходилась по вкусу, что не прошло мимо Хелены незамеченным.

– Хватит ковырять в тарелке! – утратив терпение, повысила голос Хелена, – Либо ешьте, либо отправляйтесь в свою комнату и ложитесь спать голодными.

Близняшки одарили маму холодным взглядом и вышли из-за стола.

– Дорати, солнышко, тебе тоже пора отдыхать, – ласково обратилась Хелена к девочке.

«Солнышко» было подходящим эпитетом для лучезарной малышки.

– Спасибо за ужин, Марк, – пролепетала девочка, на чьей тарелке ничего не осталось. Подойдя к Хелене, Дорати крепко ее обняла.

– Доброй ночи, мамочка, – сказала она, жмурясь и вкладывая в объятия всю силу, что была в ее детских, слабеньких ручках. Ненадолго задумавшись, она добавила, – Мамочка Хелен, можно Гаргамель пойдет со мной? Я почитаю ему сказку.

Любовь, заключенная в этом маленьком сердце была настолько всеобъемлющей, что не упускала из внимания даже покинутого, угрюмого Гарма.

Хелена сделала недовольную гримасу, но после выдавила:

– Идите.

Дорати вложила свою крошечную ладошку в сухую морщинистую руку Гаргамеля. Пальцы старика напоминали длинные кривые ветви дерева. Он держал детскую ручку так, словно то была хрупкая бабочка. Рядом с Дорати Гарм преображался в мгновение ока, и то тепло, которое эта девочка вселяла в его сердце, своим огнем зажигало его, казалось бы, уже навеки потухший, безжизненный взгляд.

***

В столовой нас осталось четверо: я, Хелена, Марк и Элизабет.

– Теперь, когда за столом нет детей, я могу задать тебе любопытный вопрос, – произнесла Хелена, и лукавство вспыхнуло в ее красивых янтарных глазах.