В жертву хлопку приносили продовольственные культуры и пастбища для скота (рис. 17.2). Большинство хозяйств отказывались от севооборота, в том числе люцерны, или пропускали сезон пара, когда почве нужно было дать отдохнуть, и все это ради того, чтобы угнаться за растущим спросом на хлопок. Центральная Азия давно стала зависеть от продовольствия, поставляемого из других стран, и его нехватка ощущалась хронически. Потребление мяса, яиц и молока на душу населения в регионе оставалось значительно ниже среднего по СССР уровня{300}
. Зато хлопок в Центральной Азии был вездесущ. Всё вокруг – от чайников до фасадов многоквартирных домов – украшали хлопковые коробочки, сельские жители использовали стебли хлопка в качестве топлива и готовили пищу на хлопковом масле. Единственное, чего здесь не было, так это текстильной промышленности. На месте хлопок только выращивали и собирали, а затем отправляли на фабрики в Россию, где из него изготавливали ткани. В 1984 году в Узбекистане производилось 70 % хлопка во всем Советском Союзе и всего 4 % текстиля{301}. То есть в том, что касается хлопка, Центральная Азия по-прежнему функционировала как колония.Жители Центральной Азии были полноправными гражданами Советского Союза со всеми правами и обязанностями, которые подразумевал этот статус. Мужчин призывали на обязательную военную службу, однако жители Центральной Азии, как и все советские граждане, пользовались всеобщим бесплатным образованием и почти бесплатным медицинским обслуживанием. Кроме того, государственные социальные расходы (на гарантированную занятость, пенсии и оплачиваемые декретные отпуска) в годы правления Брежнева существенно увеличились. К 1980-м годам социальные расходы выросли до 12 % валового внутреннего продукта и в основном покрывались за счет перечислений из Москвы{302}
. Однако развитие Центральной Азии в послевоенный период имело много особенностей. Индустриализация, запланированная в хрущевские годы, застопорилась. Надежды на то, что механизация уборки хлопка высвободит рабочую силу для индустриализации, не оправдались, и Центральная Азия по-прежнему оставалась преимущественно сельской (см. таблицу 17.2). В этом был и элемент выбора. Ключевые особенности позднесоветского государства привели к тому, что в Центральной Азии процесс исхода обедневшего сельского населения в города, характерный для остального развивающегося мира середины XX века, так и не начался. В большинстве деревень было доступно электричество и начальное образование, а социальные расходы государства на заработную плату и пенсии помогали снизить уровень бедности. Жилплощади было предостаточно, плюс местные жители могли положиться на поддержку членов семьи и друзей. В сельской местности все было для них знакомо, и она представляла собой национальное пространство, где было мало русских. Города же по-прежнему были местным жителям чужды, и в них преобладали европейцы. Мало кто из молодых центральноазиатов попадал в обстоятельства, вынуждавшие его уехать из кишлаков. Специалисты по экономическому планированию так и не смогли заставить сельских жителей Центральной Азии перебраться в города в своих собственных республиках, не говоря уже о городах в других частях Советского Союза{303}.